Эмиль Коста - Хорошо в деревне летом

– Может, захворали?

– Вдвоем сразу? Так не бывает. Даже если бы Лизавета сама слегла – Кешку бы прислала.

– В доме у них вроде тишина. Я никого не заметил.

– Тогда уехали, – убежденно заявил Иван Ильич. – В райцентр, скорее всего. Может, Петру позвонить насчет картины.

– Это же не на весь день?

– Если других дел там нет, то к обеду вернутся. Хочешь, пока церковь глянем?

– Можно, – согласился журналист.

Но в бывшем клубе их тоже поджидало разочарование. Дверь была заперта – ни записки, ничего.

– Вот так да… – совсем растерялся Иван Ильич. – Отец Геннадий сроду служб не пропускал.

– Вчера у него аппетита не было – этот точно захворал.

– Наверняка. И утром в комнате его тихо было. Зайдем проверим – может, нужно чего.

Они пошли домой. Разделись в прихожей и прислушались: у Зои Ивановны негромко болтал телевизор, а из комнаты священника – ни звука.

– Хоть бы живой, – прошептал Иван Ильич.

– Точно. Такой гроб тащить – по всей деревне мужиков не наскрести.

Тихонько подойдя к двери, журналист постучал. Тишина. Он переглянулся с Иваном Ильичом – тот кивнул – и приоткрыл дверь.

– Вот те здрасьте, – вырвалось у обоих.

Отец Геннадий сидел возле стола в исподнем. Подперев рукой лохматую голову, он с немой тоской глядел на бутылку кагора, в которой оставалось совсем чуть-чуть – на донышке. Еще с полдесятка пустых валялось под столом.

– Даже без стакана – из горла хлещет, – прошептал Иван Ильич.

– Это сколько он тут – с вечера сидит, что ли?

Священник не замечал гостей – его мысли были где-то очень далеко, если они вообще были. Аккуратно прикрыв дверь, Горобец подошел к столу и окликнул хозяина.

– Отец Геннадий. Вы себя нормально чувствуете?

– Лучше всех, – мрачно отозвался тот, не поднимая глаз.

– Вам бы поспать.

– На том свете отоспимся.

– И церковь закрыта, – воззвал к служебным обязанностям священника Иван Ильич.

– Кому оно надо? – отец Геннадий поднял на него мутный взгляд. – Тебе? К богу захотел? Ох… – он снова опустил голову и махнул рукой куда-то в сторону, – ключи на тумбочке возьми.

– Да мне-то ни к чему… А Сергей прав, поспать вам надо. И нехорошо как-то – вино церковное по непрямому назначению…

– По самому что ни есть прямому, – возразил священник. – Вино создано для пития, как человек – для любви. И потом, не украл же!

– Не украл-не украл, – примирительно выставил перед собой руки Иван Ильич. – А поспать все-таки надо, а то только хуже будет, – он сгреб с кровати поповские вещи, повернулся к стулу, заменяющему тумбочку. – Сейчас лишнее уберем…

На стуле лежали рабочие перчатки. Слишком маленькие для отца Геннадия, слишком большие для тетки, слишком чистые и аккуратные для его собственных, слишком необычные и дорогие для любого в деревне.

Только у Василия были такие перчатки – пепельно-серые, с замшевыми вставками на ладонях. Брат привез, конечно.

– Отец Геннадий, откуда это у вас?

– Это? – священник обернулся, сделал неудачную попытку встать, но только рукой махнул. – Это не трогай. Отдать надо.

– Кому?

– Ты чего? – поинтересовался Горобец, подходя к кровати.

Иван Ильич протянул ему перчатки.

– Это Василия.

– Одна пара была?

– Одна. Наверняка в них прорубь делал…

– Я их там и нашел, – пояснил отец Геннадий.

– Это когда же?

– Да на Крещение, конечно. Встал как обычно, раненько… дай, думаю, схожу. Хоть погляжу, в какой обстановке работать.

– Ну и как? – Горобец подвинул пустой стул и сел рядом со священником.

– А хорошо, знаете… Сергей, кажется? – священник подпер бороду кулаком. – Хорошо там было. Тихо, чисто… благодать одна. Только сходни не доделал маленько… готовые рядом лежали – ну, я сам поставил на место. А перчатки валялись, я взял, чтоб отдать.

– И ничего странного не заметили? – с недоверием спросил Иван Ильич.

– А чего там странного? Водичка плещет, снежок скрипит… А что покойник подо льдом – так я тогда знать не знал.

– Удивились потом, должно быть, – заметил журналист.

– Удивился, конечно. Как все, – отец Геннадий выпрямился на стуле и с тоской поглядел на дотошных собеседников. – Чего вы пристали ко мне, а? Уйдите, Христа ради.

– Никуда я не пойду, – возмутился Иван Ильич и сел на скрипнувшую койку. – Почему раньше молчали?

– А о чем тут говорить? Ну, был там… ну, перчатки нашел. Не убивал же я его.

– Это еще предстоит выяснить!

– Да зачем мне это? – изумился отец Геннадий. – Сроду мухи не обидел.

– Темперамент-то у вас не из спокойных, это вся деревня знает.

– Грешен, – кивнул священник. – И накричать могу, и обидеть – но не убивать же! Да и зачем? Василий мне с самого начала первым помощником был.

– Но идею с крещенским купанием вы точно не поддерживали.

– Не поддерживал. Пережиток это, и не в наших широтах такое устраивать. Сляжет полдеревни с воспалением легких – в районной больнице коек не хватит. Но Василий идеей прямо загорелся, как одержимый – тоже мало хорошего…

– Отец Геннадий, – осторожно перебил Горобец, – а кроме перчаток на берегу ничего не было?

– Нет… Полушубка – вы ж о нем? – точно не было. Я бы заметил.

– Следы, может, какие-нибудь? Снег-то довольно свежий был, – напомнил Иван Ильич

Отец Геннадий ненадолго задумался.

– Был след автомобиля, – сказал он наконец. – Из деревни на хутор… или обратно.

– Может быть, кто-нибудь помогал ему доски перевезти? – предположил журналист. – Для сходней сколько материала нужно, да инструмент еще – как одному управиться?

Иван Ильич покачал головой.

– Да там немного, он сам все, в несколько ходок. Накануне виделись, я еще думал – не помочь ли?

И замолчал. Ему вдруг стало жаль отца Геннадия. Молодой поп, небось, маялся все эти дни похлеще самого Ивана Ильича. Пастырь все-таки – ну, это по его мнению – и лучшую овечку упустил. Хотя для запоя поздновато, тут что-то другое…

Последнюю мысль Горобец будто расслышал и тихо спросил священника:

– А почему вас так этот портрет давеча расстроил?

Отец Геннадий протянул руку и взял последнюю бутылку кагора. Вытряхнув остатки в рот, он утер губы тыльной стороной ладони и ответил:

– Дело не в портрете, а в той, кто на нем…

– Наталья, – вырвалось у Ивана Ильича.

– Знакомы уже, – усмехнулся поп. – Вот и мы были знакомы… года три тому назад.

– Поссорились?

– Разругались. – отозвался отец Геннадий. – Потом я сюда приехал. Жил спокойно, а тут она – совсем не изменилась… Когда узнал, что замужем, просто крышу снесло. Сам не помню, чего наговорил.

– Много разного, – кивнул Иван Ильич.

– А портрет этот… не знаю… вот вроде она на нем, а вроде и нет.

– Непохоже? – спросил Горобец.