Сирил Хейр - Простым ударом шила. Смерть бродит по лесу

— Я в долгу перед вами за восхитительный ужин, мой дорогой главный констебль. Вы были совершенно правы, настаивая, что не следует портить его разговорами о делах. Те, кто говорит, что надо сочетать приятное с полезным, не умеют наслаждаться первым и извлекать выгоду из второго. — Он посмотрел на часы: — Мне уже пора ехать. Понадобится по меньшей мере три четвери часа, чтобы добраться домой. У меня новая машина, «фенвик-твенти». Полагаю, вы такую еще не видели. Она первая этой модели не на экспорт. Уверен, она будет превосходна, хотя подвеска кажется мне…

Пять минут мистер Пейн анализировал подвеску своего нового автомобиля с познаниями и пылом знатока, которые сделали бы честь механику, а затем сказал:

— Ну, как я и говорил, мне пора ехать. Но прежде вам, наверное, хотелось бы услышать про миссис Пинк?

— В общем и целом, — отозвался с серьезным видом главный констебль. — Разве не так, суперинтендант?

— Вот именно, — самодовольно произнес мистер Пейн. — К счастью, это займет не более пяти минут. Беседа с вами так меня увлекла, что я уже задержался дольше, чем рассчитывал. Дела миссис Пинк я веду много лет и могу сказать, что все они у меня в голове.

— Главным образом нам хотелось бы знать, — терпеливо проговорил Макуильям, — как эта вдова, считавшаяся не имеющей гроша за душой, оказалась богатой женщиной.

Мистер Пейн поджал губы.

— Богатой, да-да, — протянул он. — Пожалуй, можно назвать ее богатой. Ее наследство составит, полагаю, около восьмидесяти тысяч фунтов.

— Восемьдесят тысяч!

— Приблизительно. Вероятно, больше. У меня нет при себе свежих биржевых котировок. В последнее время акции из наиболее крупных ее пакетов несколько упали в цене. Налог на наследство, как вам, без сомнения, известно, рассчитывается исходя из цен на момент смерти. А потому важно испустить дух в подходящий момент. Но простоты ради скажем — восемьдесят тысяч. Полгода назад сумма была бы значительнее. Назовем миссис Пинк условно богатой.

— Но почему…

Мистер Пейн махнул пухлой рукой.

— Я прекрасно помню ваш вопрос. Вам незачем трудиться повторять его. Вы сбиты с толку, что эта как будто не имеющая гроша за душой вдова владела внушительным состоянием. А вам не приходило в голову, сэр, что простым объяснением может стать факт, что она не была не только бедной, но не была и вдовой?

Мистер Пейн помолчал, чтобы главный констебль понял, что от него ожидается какой-то ответ.

— Нет. Откровенно говоря, мне это на ум не приходило.

На это мистер Пейн со снисходительной укоризной покачал головой:

— Ну и ну! Разве не достаточно знакома уловка, благодаря которой всевозможное движимое имущество — и зачастую весьма внушительное — находится во владении А для пользования и выгоды Б?

— Разумеется, я слышал о собственности по доверенности и тому подобном.

— Собственность по доверенности и тому подобное, как вы столь пренебрежительно выразились, основа жизни стряпчих. Тут речь не об управлении по доверенности в строго юридическом смысле слова. Но это так, кстати. Я лишь несколько удивлен тем, что, когда скончавшаяся особа оказалась владелицей большого состояния, не было тут же выдвинуто предположение, что где-то поблизости есть муж, который по собственным причинам предпочел передать эту собственность ей. Это обычный процесс, известный непрофессионалам как «поместить на имя жены».

— Значит, все эти деньги, — вмешался суперинтендант, который не мог больше сдерживаться, — в действительности принадлежат мистеру Пинку.

— О нет, нет! — Мистер Пейн был явно шокирован. — Это свело бы на нет саму суть сделки. Я плохо объяснил, если у вас возникла такая мысль. Собственность была — и должна была быть — во владении исключительно, безвозвратно жены. Она могла распоряжаться ей как пожелает.

— Ну хорошо, — не унимался Тримбл. — Почему же она жила так бедно, а не распоряжалась ею?

Мистер Пейн поглядел на него с видом доброжелательного школьного учителя.

— Кажется, я вас понимаю. Но вопрос не вполне точно сформулирован. На деле миссис Пинк собственностью распоряжалась. Истинный вопрос в том, почему она распоряжалась ею так, а не иначе.

— Вот именно, — вмешался Макуильям. — Мы все слышали: богатый человек попадает в затруднительную ситуацию и, когда на него обрушиваются кредиторы, оказывается нищим, потому что все принадлежит его жене. Это старейшее мошенничество на свете. Но я никогда не слышал, чтобы это делалось в пользу жены, которая не живет со своим мужем, не говоря уж о жене, готовой жить в бедности.

— А вот это, — произнес мистер Пейн, — уместное и рациональное замечание. Поднятую вами проблему я и сам старался не раз разрешить за то время, что вел дела данной особы. Ответ, по-моему, кроется в ее характере, и дать его может только тот, кто знает ее много лучше меня. Мое личное знакомство с ней было самым поверхностным, но у меня есть версия, и, полагаю, она скорее всего верна. Перед тем как изложить ее вам, хотел бы задать вопрос. Исходя из данных вашего расследования, вы сочли бы миссис Пинк в целом нормальной?

Главный констебль улыбнулся.

— Довольно странно, — заметил он, — однако данный вопрос я не далее как вчера задал одному джентльмену, ее знавшему.

— Ага! И какой ответ вы получили?

— «Да» и «нет».

— Вам этот ответ показался полезным?

— Учитывая, что я узнал сегодня вечером, считаю, да. Мой информатор предположил, что ненормальность миссис Пинк, если это так можно назвать, заключается в простом факте, что она была исключительно хорошей женщиной.

Мистер Пейн медленно кивнул:

— Да, это единственно возможное объяснение. Не только исключительно хорошей, но и более обыкновенного упрямой. А еще довольно глупой. Достойно сожаления, что часто эти три определения идут рука об руку. С одной стороны, покойная особа; с другой — муж, у которого не только хватило ума оценить ее качества и понять, какую огромную пользу из них можно извлечь, но который готов был на них поставить. Ведь, уж поверьте, от подобных рисков волосы дыбом встанут. Он, наверное, знал ее действительно хорошо, гораздо лучше, чем большинство мужей знают своих жен. В конце концов, ни одна нормальная женщина и пяти минут не стала бы с этим мириться.

— Надеюсь, вы понимаете, — сказал Макуильям, — что ни мистер Тримбл, ни я ни малейшего понятия не имеем, к чему вы клоните?

— Разве? Прошу меня извинить. Я так давно занимаюсь этой странной ситуацией, что стал воспринимать ее как данность. Тогда вот вам история в двух словах. Много лет назад, когда они только поженились, мистер Пинк завел привычку отдавать свои сбережения на сохранение жене. Она была бережливой и недалекой в той же мере, в какой была — как вы согласитесь — хорошей. Он же был мотом и умницей, раз уж мы взялись давать нравственные оценки. Такой брак, сказали бы вы, долго не длится. Союз сердец не выдержал, а вот юридический устоял. Во-первых, миссис Пинк была не из тех, кто способен даже подумать о разводе. Во-вторых, их брак вполне устраивал Пинка. Он знал, что его жена очень совестливая, и нахально пользовался этим. Еще долгое время после того, как они расстались, муж продолжал переводить на нее все деньги, которые мог уделить от своих непосредственных нужд, в твердой уверенности, что по своей упрямой лояльности жена ни пенни из них не тронет. Когда бы он ни пожелал, они были в его распоряжении. Суперинтендант считает, что эта внушительная кубышка принадлежала мистеру Пинку. Я должен его поправить — формально не принадлежала. Тем не менее сама миссис Пинк с ним бы согласилась. Я раз за разом объяснял ей положение вещей, однако ничто не могло подвигнуть ее распорядиться хотя бы пенни. В ее глазах это были его деньги, и, когда они мужу требовались, он просто за ними приходил. Любопытно, верно? Понимаю, нехорошо называть даму коровой, но именно ею она являлась — его дойной коровой.