Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

— О-о-он… …там … … не-е… дышит… — пролепетала она и неопределенно повела рукой. Похоже, от волнения старушка потеряла голос, а с ним и свою всегдашнюю невозмутимость. Мы бросились вниз.

На потертом ковре нашей прихожей, расцвеченной яркими пятнами утреннего солнца, растянувшись во весь рост, лежал молодой человек.

Его неподвижность, ненормальная бледность лица, щеголеватый костюм и симметрично раскинутые руки делали его похожим на упавший манекен и, если бы не закрытые глаза, сходство было бы полным.

— Что с ним, обморок? — спросил я, склоняясь над незнакомцем, хотя кто же, кроме меня, мог лучше в этом разобраться.

— Если только не разрыв сердца! Так бледен и не дышит, — всплеснула руками миссис Хадсон.

Тем временем Холмс, подобрав что-то с ковра, исподволь начал опрос свидетелей:

— Очки его?

— Его, его!

Это были серебряные очки с очень толстыми стеклами. Холмс осторожно положил их незнакомцу в нагрудный карман пиджака. В углу под фикусом валялись связанные вместе две упаковки книг. Подняв их, повертев в руках и чему-то усмехнувшись, Холмс переложил книги на подоконник.

— Это, надо полагать, тоже его?

— И это его… Я как открыла, так и ахнула… Стоит передо мной сам бледный, очки запотели, глаз не видно… Настоящее привидение. Не успела я опомниться — он уж в прихожей, два-то шага шагнул, на третьем развернулся, как гвардеец на параде, да и рухни на ковер… О-ох! Поклажа его отлетела… аж вон куда. А я и подойти страшусь… Живой он там или как?

— Не впадайте в панику, миссис Хадсон, — попытался я остановить нервную болтливость обычно молчаливой старушки, но она все никак не могла прийти в себя и суетилась рядом.

— Не переложить ли бедняжку на кушетку, доктор Ватсон?

— Нет, миссис Хадсон, полный покой — это все, в чем он теперь нуждается. Но вскоре будет нуждаться и в крепком чае, и в хорошем завтраке, как и мы с Холмсом, — добавил я, желая отвлечь взволнованную женщину от излишних переживаний и сориентировать в нужном направлении. Сам же, ослабив молодому человеку галстук и подложив под голову свернутый плед, принялся осматривать неожиданного моего пациента. И впрямь, хозяйка наша переполошилась недаром. По всему, это был не рядовой обморок, а что-то более серьезное: бледность была пугающей и пульс едва прощупывался, потому, не теряя времени, я поспешил наверх за лекарством.

Нашатырь сделал свое дело, а микстура № 8 с валерьяновым корнем и листом пустырника довершила начатое. Пульс пришел в норму, молодой человек порозовел и очнулся. Тогда мы помогли ему пересесть на кушетку.

— Благодарю вас, мэм, благодарю вас, джентльмены, — кивнул незнакомец и принялся сосредоточенно и неторопливо протирать толстенные стекла своих очков подкладкой щеголеватого сюртука. — Мое имя Энтони Торлин, — представился он наконец, протянув нам визитную карточку, на которой стояло:

Энтони Торлин — учитель,

Замок Фатрифорт,

Гринкомб,

Глостершир.

Надо сказать, мистер Торлин мало смутился — либо от природы был так хладнокровен, либо что-то весьма серьезное не давало ему покоя, делая его нечувствительным к мелким условностям этикета.

— Простите, мистер Холмс, я должен объяснить…

— Кстати, он уверенно адресовался к Холмсу, что мог не всякий наш посетитель. И поскольку молодой человек окончательно пришел в себя, Холмс предложил ему подняться в гостиную и начать разговор там. А я, как требовал того хороший тон, принудил себя было удалиться под предлогом несуществующих срочных дел, но мистер Торлин неожиданно энергично удержал меня за руку, и если бы не его серьезное лицо и горящие глаза, этот порывистый жест можно было бы расценить как фамильярный.

— Прошу вас, доктор Ватсон, останьтесь. Мне известно, как высоко мистер Холмс ценит вашу помощь.

Было ясно, что перед нами один из поклонников Холмса. Я улыбнулся, поклонился и остался. Несмотря на обморок и некоторую бледность, молодой учитель не производил впечатления человека изнеженного или физически слабого, скорее, наоборот: среднего роста, сухощавый, но при этом ширококостный, мускулистый и по-деревенски обветренный, это был тип мальчишки, очень рано повзрослевшего, энергичного, серьезного, воспитанного, но все же мальчишки. Несколько старили его очки с толстыми стеклами. На вид ему было не более двадцати трех. Одет он был добротно, со вкусом, даже несколько щеголевато.

И когда мы с удобством расположились в нашей просторной гостиной, мистер Торлин сбивчиво как-то начал:

— Меня заставил прийти к вам, мистер Холмс, быть может, пустяк… Хотя нет… нет, никак не пустяк… Вы скажете, мистика… плод фантазии… Конечно, это первое, что приходит на ум… Но выслушав меня, вы, быть может, придете к иному мнению… Прежде, однако, требуется объяснить… — он говорил быстро, но каждый раз, не договаривая, обрывал фразу, пока, наконец окончательно запутавшись, не замолчал. Молчал он целую минуту, казалось, с интересом изучая потолочный бордюр поверх наших голов. Мне даже подумалось, что он забыл, зачем пришел.

Тогда Холмс оживленно заметил:

— Думаю, джентльмены, сейчас нам всем необходимо подкрепиться, а вам, мистер Торлин, в особенности. Что предпочитаете: яичницу с беконом, сэндвичи с сыром или гренки с джемом? Доктор Ватсон, я знаю, предпочитает и то, и другое, и третье.

— Нет-нет, благодарю вас, мистер Холмс, для меня нынче еда — сущее мучение. Аппетита, знаете ли, нет, и все, как картон, безвкусное.

— Тогда спросим доктора, что он нам пропишет?

— И то, и другое, и третье, — прописал я не задумываясь.

Молодой человек улыбнулся и комично пожал плечами в знак того, что подчиняется предписаниям врача.

— Вы, похоже, совсем не следите за своим здоровьем, — сказал я наставительно, видя состояние нашего гостя.

— Ах, мое здоровье меня теперь мало занимает…

В молодом человеке чувствовались все те признаки, какие обычно приводят к нервному истощению, типичными симптомами которого являются потеря аппетита, рассеянность и характерное сочетание беспричинного беспокойства с самой сильной апатией. Мне, как врачу, было это хорошо знакомо и давало право заметить:

— Похоже, у вас, мистер Торлин, упадок сил на фоне нервного истощения.

— О да, именно нервы! Они у меня на пределе, мистер Ватсон! — воскликнул учитель и вдруг поднял кулаки к глазам, будто для того, чтобы убедиться, что нервы нервами, но ему еще есть, чем защищаться, и глаза, сверкнувшие из-за толстых стекол, были глазами человека волевого и горячего, да и кулаки неожиданно оказались весьма внушительными.

Тут как раз вошла миссис Хадсон с подносом.

— Вот и прекрасно, сейчас мы подкрепимся, и тогда вы нам расскажете, что и с кем случилось… — осторожно проговорил Холмс.