Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

— А разве это не так?

— Так, да не так.

— Куда это вас заносит, Ватсон?

— Сейчас увидите. Возьмем теперешний случай; разве не заслуга мистера Торлина, которому приснился сон, и он не нашел ничего лучшего, как прийти к вам, ни к психиатру, ни к гадалке, ни, на худой конец, в Скотланд-Ярд, а прямо к Шерлоку Холмсу! Разве не заслуга Била Читателя, который так доверял Шерлоку Холмсу, что пришел и сдался на его милость, открыв свои козыри. Не зря, значит, оба они изучали вас по газетам и портретам. И тот и другой понадеялись на вас и не обманулись. А значит, даже и по одним газетным статейкам, и по моим, как вы говорите, лирическим зарисовочкам они сделали о вас весьма верный вывод. Да и старина Айк Бут вряд ли бы открылся инспектору Лестрейду и его молодцам. Скажу более, если бы не доверие этих людей, Холмс, вам не пришлось бы применить на практике и ваши таланты. Мы просто никогда не узнали бы об этом деле, и оно осталось бы сокрытым от нас, как зарытый в землю перстень Бен Глаза.

Я говорил горячо и убежденно, как, кажется, не говорил еще никогда в жизни. Конечно я не ожидал аплодисментов… Но полная тишина, нарушаемая только тиканьем часов, да унылым пением дымохода, меня все же смутила. Холмс блаженно попыхивал трубкой, протянув свои длинные ноги к камину, в зрачках его метались огненные языки и еще что-то неуловимое. На мою тираду он не ответил, ни словом, только неопределенно хмыкнул.

Что ж, по крайней мере, я высказался, а он выслушал. Иначе бы не хмыкнул.

Позже, заканчивая работу над «Страшной комнатой», я спросил его мнения, стоит ли подредактировать и подсократить рукопись Била Читателя? На мой взгляд, хотя наш «конкистадор» выражался достаточно литературно, а местами даже изысканно, он все же не умел отделять важное от второстепенного, сокращать длинноты, не упуская смысла, и вести последовательное повествование без ненужных отступлений и топтания на месте. Но Холмс заявил, что не считает данные особенности недостатками, поскольку сами обстоятельства мало способствовали гладкости стиля, излишние же подробности, как и обилие прямой речи, объясняются, скорее всего, желанием точнее передать факты и не погрешить против истины. Потому он посоветовал не портить эту беспримерную исповедь излишней литературной обработкой.

Так я и сделал, исправил по мере сил только грамматические ошибки и опустил повторы.

Желая как можно скорее набросать эту повесть, что называется по горячим следам, я стал быстро восстанавливать по записям и памяти все перипетии этого, беспрецидентного дела, но вопреки ожиданиям закончить работу не успел. Одно нашумевшее убийство надолго оторвало нас от нормальной человеческой жизни. Кстати, если бы не Холмс личность убитого могла бы так и остаться для всех тайной, поскольку голова у бедняги отсутствовала, а документы при нем бывшие оказались фальшивкой. «О, Бедный Йорик!», неожиданно воскликнул мой друг с неподдельной горечью в голосе. Оказалось, что по уникальному и малозаметному дефекту ладони он опознал в покойнике Вильгельма Уилборна — знакомца своей юности. Но это был не единственный сюрприз и не самый удивительный из тех что нас ждал. Убийца, которого Холмс взял с поличным в подвале старинного дома на маленькой Кросби Роу, некто Джуди Робинсон по кличке Птенчик, вполне респектабельная, но на редкость бесцветная личность, при дознании проговорился, что убитый им Вильгельм Уилборн, не кто иной, как пресловутый Вилли Чемодан. Даже для всезнайки Холмса это было откровением. Легендарный фальшивомонетчик — его школьный приятель!!!??? Но факты были налицо. Интересно, что взят был Птенчик ровно в тот момент когда ухватившись за роковой чемодан своего патрона, тащил его из хитроумного тайника умиротворенно напевая на избитый мотив шарманки: "Подайте мне мой старый шарабан, я повезу на нем свой старый чемодан!" Известно что исключительная находчивость и крайняя осторожность, делали Вилли неуловимым для Скотленд-Ярда, да и с преступным миром он вел свои дела весьма ловко, обезопасив себя казалось со всех сторон. Только вот против вероломства единственного своего помощника, скучного, невзрачного, но такого незаменимого Птенчика, он все же, оказался бессилен… И в одно несчастное утро его обезглавленный труп был обнаружен в ванной отеля "Эксельсиор". По словам Холмса, до того как старина Уилборн стал тем кем стал, он, был известен многим как весьма успешный ученый-изобретатель, заядлый театрал, короткий приятель нелюдимого Реджинальда Месгрейва, отчаянный франт и вообще на редкость занятный малый. Ничто в те далекие годы не предвещало столь выдающейся криминальной карьеры этому обаятельному и оригинальному гению. Холмс со вздохом сожаления высказал уверенность в том, что сложись жизнь бедняги Уилборна иначе, им наверняка гордилась бы старушка Англия, как гордится теперь Фарадеем и Джоулем.

По этому поводу мне вспомнилось неоднократное высказывание Холмса, о том, что будь его собственные принципы иными, а воспитание не столь традиционным — Скотленд-Ярд имел бы в его лице весьма и весьма опасного преступника, а уголовный мир не менее опасного собрата. Но к счастью для человечества с Холмсом ничего подобного не случилось.

По завершении дела Вилли Чемодана я поспешил к моей долготерпеливой жене, к моим осиротевшим пациентам и к моим заброшенным литературным занятиям. Потому с Холмсом мы не виделисьв плоть до начала зимы, до того дня когда я принес на его суд свою новую рукопись.

Прочитав «Страшную комнату», и своей иронической улыбкой выразив некоторое одобрение прочитанному, что он делал отнюдь не всегда, Холмс посоветовал с публикацией подождать. Конечно, я и сам понимал — должно пройти время, прежде чем «Страшная комната» увидит свет.

— На сколько же, по-вашему, ее законсервировать, Холмс?

Мой друг на мгновение задумался, выдохнул серию аккуратных колечек дыма и спокойно произнес, глядя в потолок,

— Лет на сто, я думаю.

— На сто лет???!!! — возопил я.

— Поверьте мне, Ватсон, она от этого только выиграет.

И я… поверил.

Прилагаю здесь по памяти записанное завещание, с которым мне удалось ознакомиться в адвокатской конторе «Салиман и Брук».

«Я, лорд Фредерик Фатрифорт (старший) —

будучи в здравом уме и твердой памяти, изъявляю свою волю в следующем завещании: весь свой капитал в размере (…) миллионов фунтов оставляю моему внуку

Фредерику Фатрифорту (младшему) — единственному сыну моего покойного единственного сына,

Джулиана Фатрифорта и, таким образом, Фредерик