Морис Леблан - Золотой треугольник

Он был оглушен. Его глаза не отрывались от больших часов во дворе, которые он видел в окно. Было девятнадцать минут восьмого, и капитан машинально несколько раз повторил эти цифры. Он спрашивал себя, действительно ли все это произошло или это плод его расстроенного воображения, до такой степени все казалось нереальным…

Но в его ушах еще звучали крики жертвы, и он снова схватил трубку.

— Алло, барышня! Кто меня вызывал по телефону? Вы слышали крики? Алло…

Бельвалю никто не отвечал, и он с ругательством повесил трубку и вышел из бельевой. В коридоре он встретил Я-Бона и толкнул его.

— Убирайся! Это ты виноват. Ты должен был остаться там и охранять Коралию… Но постой… Ты должен пойти туда и предложить ей свои услуги. А я пойду предупредить полицию… Если бы ты мне не помешал, я бы давно это сделал, и тогда ничего этого не было бы… Впрочем, нет! Оставайся здесь. Такой план никуда не годится…

Капитан попытался успокоить себя… К чему предполагать самое ужасное и непременно все рисовать в черном свете? Какая-то драма происходит, это верно, но, может быть, вовсе не в особняке на улице Раймон и вовсе не касается Коралии.

Эта мысль натолкнула его на другую. Почему бы самому во всем не удостовериться? Прежде чем предупреждать полицию и узнавать номер телефона того субъекта, который сейчас с ним говорил, надо позвонить на улицу Раймон под каким-либо предлогом и таким образом удостовериться в безопасности Коралии.

Но, с другой стороны, Бельваль понимал, что этим он добьется немногого. Если ему не ответят — будет ли это значить, что ничего страшного не произошло, просто никого нет дома или все еще спят? Но он чувствовал, что должен действовать, иначе сойдет с ума от мучительного беспокойства. Патриций отыскал в книжке номер телефона Эссарца и позвонил.

Ожидание казалось невыносимым. Внезапно он вздрогнул — ему ответили:

— Алло, — сказал он.

— Алло, — ответил ему голос Эссарца.

Хотя капитан был готов к этому, так как предполагал, что Эссарец дома и разбирает свои бумаги, готовясь к бегству, все же он был изумлен и не сразу нашелся, что сказать.

— Господин Эссарец-бей? — машинально произнес он.

— Да… С кем имею честь говорить?

— Это говорят из убежища для выздоравливающих.

— Капитан Бельваль, быть может? — осведомился голос.

Бельваль был поражен. Муж Коралии, стало быть, его знает… Он едва смог пробормотать в ответ:

— Да, это капитан Бельваль…

— Какая удача, капитан, — вскричал, видимо, довольный Эссарец. — Как раз перед этим я звонил вам…

— Ах, так это были вы, — сказал Бельваль, уже уставший удивляться.

— Да, я желал осведомиться, в котором часу меня может принять капитан Бельваль, чтобы я мог принести ему искреннюю благодарность…

— Это были вы, вы… — не переставал повторять капитан.

— Да, неправда ли, какое странное совпадение! — воскликнул Эссарец, на этот раз как бы тоже удивленный. — К несчастью, меня перебили, так как кто-то еще хотел говорить с вами.

— Значит, вы слышали?

— Что слышал, капитан?

— Крики.

— Крики?

— Да, по крайней мере, мне так показалось…

— Что касается меня, то я слышал чей-то голос, спрашивающий вас, и так как этот господин, очевидно, спешил с вами переговорить, я повесил трубку, надеясь позвонить вам попозже…

— За что вы меня хотели поблагодарить?

— Да как же. Я знаю, какой опасности подвергалась вчера вечером моя жена и от чего вы ее спасли… Вот потому-то мне и хотелось вас видеть, чтобы поблагодарить. Где бы нам увидеться? Нельзя ли у вас? Часов около трех, сегодня?

Патриций не отвечал. Смелость этого человека, которому грозил арест, его подавляла. Он спрашивал себя, что в действительности заставило Эссарца звонить ему?

Молчание капитана того, видимо, не удивляло, и он продолжал что-то говорить.

Бельваль повесил трубку. Почему-то он чувствовал себя теперь спокойнее и, поднявшись к себе в комнату, проспал два часа. Проснувшись, он позвал Я-Бона.

— В следующий раз не теряй головы, как это ты сделал недавно, — внушал ему капитан. — Это было просто смешно. Но не будем об этом больше говорить… Ты завтракал? Нет? И я тоже. На перевязке был? Нет? И я тоже. А между тем доктор обещал мне сегодня снять с головы этот ужасный бинт. Сам понимаешь, как это приятно. Деревянная нога еще ничего, но забинтованная голова для влюбленного совсем не подходит. Поторапливайся, пойдем в лазарет. Матушка Коралия ведь не может мне помешать видеть ее там…

Патриций чувствовал себя почти счастливым. По дороге из Майо он говорил Я-Бону, что тайна понемногу начинает раскрываться.

— Да, да, Я-Бон, к этому идем. Во-первых, потому, что матушка Коралия, оказывается, вовсе не в опасности. Как я и надеялся, борьба происходит вдали от нее, без сомнения, между сообщниками, и все по поводу четырех миллионов. Что же касается того субъекта, чьи крики я слышал, это наверное какой-нибудь мой таинственный благожелатель, так как он называл меня на ты! Жаль только, что пропало письмо, которое он прислал вместе с ключом… Принуждаемый неизвестными мне обстоятельствами, он собирался мне все открыть, но в это время на него напали… Кто напал, ты говоришь? Быть может, один из сообщников, который испугался того, что он собирался мне рассказать… Вот, Я-Бон, как обстоят дела. Может быть, на самом деле все и не так, но мне все равно. Главное, нужно на что-нибудь опереться… Если же мое предположение неверно, то виноват будешь ты…

Пройдя ворота Майо, они взяли автомобиль, Бельвалю вздумалось сделать круг по улице Раймон. Когда они приблизились к Пасси, то увидели, как матушка Коралия выходит с улицы Раймон в сопровождении Симона. Они тоже сели в автомобиль, и Бельваль следовал за ними до Елисейских полей, до дверей лазарета. Было ровно одиннадцать.

«Значит, все благополучно», — решил капитан.

После завтрака в ближайшем кафе Патриций и Я-Бон немного прогулялись по проспекту, не выпуская из виду лазарет. Ровно в половине второго они стояли у его дверей.

В глубине двора, где обыкновенно собирались солдаты, капитан увидел старого Симона, курившего трубку на своем обычном месте. Как всегда, его лицо было почти скрыто шарфом.

Бельваль поднялся наверх и в одном из залов третьего этажа увидел матушку Коралию, сидевшую у изголовья раненого. Она держала его руку, а тот спал сном ребенка.

У нее был утомленный вид, она казалась бледнее обыкновенного, под глазами лежали тени. «Бедняжка, — подумал капитан. — Эти негодяи добьются того, что покончат с тобой…»

Он знал теперь, что заставило Коралию скрывать имя мужа и свое жилище.

Патриций уже собирался войти в комнату, когда женский голос за его спиной произнес:

— Симон, мне нужно видеть госпожу.