Морис Леблан - Золотой треугольник

Демальон посмотрел на Коралию, и она ответила ему молчаливым кивком головы.

— Да, как же, госпожа Эссарец посвятила меня в это, и кроме того…

Он опять заколебался и взглядом посоветовался с молодой женщиной, которая опять покраснела и смутилась.

Демальон выжидательно молчал, и наконец она тихо прошептала:

— Капитан Бельваль должен знать то, что нам удалось найти. Открытие касается его в равной степени… и поэтому мы не имеем права скрывать от него…

— Да, собственно, говорить тут нечего, капитан, — сказал судья. — Взгляните на этот альбом с фотографиями…

Он протянул Бельвалю тоненький альбом, перехваченный резинкой.

Патриций поспешил открыть его и воскликнул, изумленный:

— Не может быть!

На первой странице были две фотографии, мальчугана в курточке английского школьника и маленькой девочки. Под одной было написано: «Патриций, десяти лет», под другой — «Коралия, трех лет».

Крайне взволнованный, Бельваль перевернул страницу и опять увидел свою фотографию в пятнадцать лет и Коралии в восемь… Потом — в девятнадцать лет, двадцать три и двадцать восемь, и везде рядом были фотографии Коралии, запечатлевшие ее подростком, девушкой и, наконец, молодой женщиной.

— Возможно ли… — шептал капитан, — фотографии, о которых я не знал… По-видимому, любительские, отмечавшие различные периоды моей жизни. Вот тут я солдат, тут верхом… По чьему приказу делались эти снимки? Кто мог их соединить с вашими, Коралия?

Он внимательно посмотрел на молодую женщину, также крайне взволнованную, и спросил:

— Кто нас здесь соединил? Вы знаете? Откуда этот альбом?

За Коралию ответил Демальон:

— Это доктор, раздевая господина Эссарца, нашел альбом. Под рубашкой Эссарец носил фуфайку, и в ней, в зашитом наглухо кармане, был этот альбом.

Глаза Коралии и Бельваля встретились. Мысль, что Эссарец в течение двадцати лет собирал их фотографии, носил их, спрятанными на груди, и умер с ними, подействовала на обоих удручающе. Теперь более чем когда-либо им хотелось найти объяснение этим крайне странным фактам.

— Вы сами присутствовали при этом? — недоверчиво осведомился Бельваль.

Судья утвердительно кивнул головой.

— Да, сам… И кроме того, мне удалось сделать открытие, подтверждающее и дополняющее собой первое… Я нашел медальон из аметиста в филигранной оправе.

— Как? Медальон? Медальон из аметиста?

— Да, вот он.

И Демальон, еще раз вопросительно взглянув на Коралию, протянул Бельвалю медальон из аметиста, точно такого же, как в четках Коралии и на брелоке Патриция, и в такой же филигранной отделке из золота.

— Открыть? — спросил Бельваль.

Коралия кивнула.

В медальоне были две фотографии: Коралии — в костюме сестры милосердия и его самого, в военной форме и без ноги…

Ошеломленный Патриций не мог произнести ни слова.

— Откуда этот медальон? — наконец спросил он. — Это вы его нашли?

— Да, капитан, — ответил судья.

— И где же?

Демальон колебался. Бельваль видел, что Коралия тоже ждет ответа с нетерпением.

— Он был в руке умершего, — сказал Демальон.

— В руке умершего? В руке Эссарца? — переспросил Бельваль.

— Да… И я с трудом разжал его пальцы…

Капитан выпрямился и стукнул по столу кулаком.

— Теперь я скажу вам одну вещь, — воскликнул он, — которая заставит вас убедиться в том, что моя помощь может вам очень пригодиться! После всего это приобретает еще большее значение… Слушайте! Сегодня утром мне кто-то позвонил и едва нас соединили, человек, говоривший со мной, очевидно, подвергся нападению, так как я слышал крики о помощи, шум борьбы и стоны. Потом слабеющий голос произнес следующие слова: «Патриций… Коралия… медальон из аметиста… он на мне. Ах, слишком поздно теперь… а мне так хотелось…».

Вот что я слышал, и вот перед вами две наши фотографии в медальоне из аметиста. Сегодня утром в девятнадцать минут восьмого некто, носивший на себе медальон из аметиста, был убит… Этого факта оспорить нельзя… А несколькими часами позднее, в двадцать минут первого, в руке другого человека находят этот медальон… Этого также нельзя оспаривать, надеюсь? Теперь соедините оба факта. Сделав это, вы должны придти к заключению, что первое преступление, эхо которого донес мне телефон, произошло здесь, в этом доме и именно в библиотеке, где вчера на наших глазах произошли такие ужасные вещи…

Рассказ Бельваля, видимо, произвел большое впечатление на Демальона.

— Все это так, капитан, — сказал он. — Но мы до сих пор не нашли труп человека, убитого, по вашим словам, в восьмом часу утра.

— Мы найдем его, — уверенно заявил Патриций.

— Хорошо, — согласился Демальон. — Но кто вам сказал, что Эссарец-бей взял именно этот медальон у убитого, а не нашел его где-нибудь в другом месте? Ведь мы не можем доказать, что он был в это время дома и в библиотеке?

— Я это хорошо знаю.

— Но откуда же?

— Я позвонил ему несколькими минутами позднее, и он мне ответил. И даже больше, он сказал мне, что звонил мне сам, но его прервали…

Демальон задумался, потом спросил:

— Что, он выходил сегодня?

Коралия, не оборачиваясь и боясь встретиться глазами с Бельвалем, тихо сказала:

— Я не думаю, чтобы он выходил. Нашли его в домашнем платье, которое было на нем вчера.

— Вы видели его после вчерашнего вечера?

— Между семью и девятью он несколько раз стучался в мою дверь. Я ему не отворяла. Около одиннадцати я собиралась уйти и слышала, как он позвал Симона, чтобы тот проводил меня. Симон догнал меня на улице. Вот все, что я знаю.

Воцарилось долгое молчание. Каждый обдумывал так странно складывавшиеся обстоятельства.

Капитан первым нарушил тишину.

— Сейчас я выскажу то, в чем убежден… Человек, знавший меня и госпожу Эссарец еще детьми, почему-то следивший за нашей жизнью в течение многих лет, по-видимому, любивший нас и пославший мне ключ от сада, чтобы мы с Коралией узнали друг друга, убит Эссарцем в тот миг, когда он готовился привести в исполнение свой план, вероятно, касавшийся нас… Как бы там ни было, но я донесу об этом деле кому следует и попрошу расследования, и меня никто не остановит. Теперь правду не так-то легко скрыть.

— Да, вас нелегко остановить, — заметил Демальон.

— Я поступлю так, как подскажет мне совесть, и уверен, что госпожа Эссарец поймет меня и простит. Она знает, что этим я вступаюсь и за ее права. Она знает также, что погибнет, если это дело будет прекращено, и правосудие не протянет ей руки помощи… Она знает, что враги, ей угрожающие, не знают пощады и что они не остановятся ни перед чем, чтобы достигнуть своей цели и уничтожить ее… Ужаснее всего то, что самые зоркие глаза не могут увидеть и разгадать этой цели. Мы идем против врага невидимого и потому еще более опасного… И помочь нам может, повторяю, только правосудие.