Олег Бойко - Ничего личного

Неужели, мы были такими глупыми, что верили в неминуемое успешное будущее? И почему вдруг случилось так, что в какой-то момент не справились? Почему позволили навалившимся проблемам отдалить друг от друга и в итоге победить нас? Ведь мы действительно любили. Я в этом не сомневался даже сейчас. Или именно это обычно называют юношеским максимализмом?

Ведь нас не пугал ни предстоящий переезд в столицу, где нас никто не ждал с распростертыми объятиями, ни поступление в университет, ни даже то, что родители Вероники были против наших отношений. Они считали, что их дочь заслуживает большего, что ни о каких серьезных отношениях и речи быть не может, пока она не получит достойное образование.

Уж не знаю почему, но ее отец никогда не любил меня. Возможно, из-за тех слухов о нас с Вероникой, которые кто-то распустил, и которые в итоге послужили толчком для нас обоих. Он запрещал нам с Вероникой встречаться и даже грозил переломать мне ноги, если я появлюсь на пороге их дома. А он мог – военный, бывший десантник с Афганом и первой Чеченской за плечами. Но и это не было для нас с ней помехой. И кто знает, может, ее чувства ко мне были даже сильнее моих, если, не смотря на все запреты, Вероника против их с матерью воли все-таки оставила отчий дом и уехала со мной.

Разумеется, потом все было не совсем безоблачно. Но вместе мы решали наши общие проблемы с учебой, жильем – сняли однокомнатную квартиру на отшибе, и подрабатывали, как могли, чтобы платить за жилье и как-то сводить концы с концами. Иногда спорили по каким-нибудь вопросам, в основном на тему нашего более чем скромного бюджета. Но никогда не ругались. Единственный вопрос, в котором мы не могли прийти к окончательному решению – это узаконивание наших отношений. Конечно, мы оба хотели пожениться. Веронике всегда говорила, что ей было неважно, будет ли это просто скромная процедура бракосочетания без свидетелей или свадьба в самом широком смысле этого слова, с шикарным платьем, рестораном и кучей приглашенных родственников и друзей. Мне тоже, но я придерживался мнения, что к тому моменту должен гарантировать нашей будущей семье маломальскую финансовую стабильность. В итоге, каждый наш разговор на эту тему заходил в тупик, и мы откладывали решение на потом. Равно, как и вопрос с детьми, который возникал в ходе споров о свадьбе. Но здесь мы хотя бы оба понимали, что пока сами не встанем на ноги, о детях не может быть и речи.

Так что именно эти две темы в конечном итоге и стали камнем преткновения на нашем пути к тому будущему, о котором мы мечтали, и к которому шли на протяжении двух лет после переезда в столицу. А время шло. Вопрос поднимался чаще, разговоры становились резче и короче, а молчание после них дольше и тяжелее.

И вот после очередной из наших ставших происходить с завидной регулярностью перепалок, когда я наговорил ей того, чего говорить не следовало, Вероника вдруг уехала к родителям, даже ничего мне не сказав. Так что о ее отъезде я узнал только, придя следующим вечером домой и, не обнаружив большую часть ее вещей. Помню, я впервые впал в такое бешенство, что устроил погром в квартире, а потом позвонил Веронике и накричал на нее, в грубой форме пожелав ей счастливого пути и не возвращаться. Потом, конечно, сожалел о сказанном и даже звонил с извинениями, но Вероника ответила, что не желает меня слышать. А потом вообще перестала отвечать на звонки, и если я звонил не со своего номера, то клала трубку, услышав мой голос.

Тогда-то я и обиделся, хотя всегда считал, что мужчина не должен обижаться ни при каких обстоятельствах. Но, как мне тогда казалось, жертвой этой драмы был именно я. И то, что Вероника уехала, пока меня не было дома, я расценивал, как предательство. Поэтому перестал звонить и не давал о себе знать около двух недель, а когда она вдруг сама неожиданно позвонила, я тоже не взял трубку, решив отплатить той же монетой. Представлял, как ей должно быть стыдно за свой поступок. Хотел, чтобы она поняла, каково было мне слушать гудки вместо ее голоса. А когда вдоволь поглумился и сам набрал ее номер, то услышал всего одну фразу, произнесенную заплаканным голосом:

– Какой же ты все-таки мудак!

И все. Снова короткие гудки.

Это были последние слова Вероники, сказанные в мой адрес.

Только спустя два дня мне позвонила Юлька, но, расплакавшись, ничего не смогла сказать и отдала трубку своей матери, которая и сообщила мне, что Вероника погибла. Ее тело обнаружили утром на волнорезах у пляжа. Оно было сильно повреждено. Видимо, волны били ее о камни всю ночь, пока на море был шторм. Не помню уже, что именно она мне тогда говорила еще, но я сидел, оглушенный новостью, и тупо смотрел в стену, не веря своим ушам.

Но страшнее всего оказалось другое – то, что я узнал только на следующий день к вечеру, когда приехал на похороны, на которых в итоге не присутствовал, потому что отец Вероники, едва увидев меня, прогнал взашей. Оказалось, что на самом деле Вероника не утонула, как могло показаться на первый взгляд. Прибывшие на место криминалисты обнаружили стекло в волосах и в ранах на голове, а характер некоторых повреждений свидетельствовал о том, что Веронику сбила машина. И первая же медицинская экспертиза это подтвердила: стеклянные осколки – это фрагменты лобового стекла. Следовательно, кто-то просто-напросто сбил Веронику, а потом бросил тело в штормящее море, чтобы замести следы своего мерзкого преступления.

Но виновника так и не нашли, как не нашли нигде в округе автомобиль с характерными повреждениями. И никаких свидетелей, ничего вообще. Наш поселок и сейчас-то людным не назовешь, а в те годы и подавно. Поэтому никто ничего не видел и не слышал. Тем более, накануне этой трагедии, весь вечер лил проливной дождь, и на улицах людей не было. Поэтому даже место, где этот несчастный подонок сбил Веронику, установить не удалось. Так что расследование изначально было обречено на провал. А впрочем, я был уверен, что этим делом никто особо не занимался. Скорее всего, его продержали положенный срок на столе у следователя, а потом списали в архив.

И как бы это грустно или даже страшно ни звучало, мне подумалось, что когда-то точно так же на полку ляжет дело о пропавшем Юлькином шестимесячном Пашке. И очередная сволочь, совершившая отвратительное преступление, не получит по заслугам, а кто-то так же, как я сейчас, потом будет с грустью смотреть на подобное мраморное надгробие.

Тишину разрезал телефонный звонок. Это был Виталик.

– Куда пропал? – спросил он после короткого приветствия.

– Да так, гуляю…

– Скоро будешь?

– Да, через полчасика где-то…

– Хорошо! А то бабуля такой гуляшик состряпала. Думаем, ждать тебя к ужину или нет?