Екатерина Дорофеева - Тебя зовут Макс

– Что рассказывать? – спросил я.

– Не прикидывайся. Все рассказывай. Чистосердечное признание тебя от зоны не спасет, но душу облегчит. Где мальчик?

– Я не знаю. Не помню ничего.

– Это ты своему доктору заливай. Не помнишь ты… Мразь.

Во мне что-то закипело. Это чувство не могло сравниться ни с растерянностью после слов «ночной феи» Елены Сергеевны, ни, даже, с пожаром на поле из моего сна. В моем голосе появились металлические нотки и такая твердость, которую я сам от себя не ожидал.

– Капитан Михайлюк, кто Вам дал право разговаривать со мной в подобном тоне? Вы можете что-то мне предъявить? А, если окажется, что Вы ошиблись и я не тот, кого Вы ищите?

Капитан внимательно посмотрел на меня. Я не отводил взгляд. Мы оба молчали, кажется не меньше минуты. Он оценивал меня, мои слова, мои действия, и я это хорошо чувствовал. Нужно сказать, что взгляд его перестал метать молнии, хотя и дружелюбным его назвать было нельзя.

– Хорошо. Приношу свои извинения. Вы правы, доказательств пока нет. Этого пацана уже месяц ищут. Если опираться на сухую статистику, то в живых его уже нет. Хотя родители верят и поиски не прекращают, особенно мать… Расскажите, что помните. Фамилия, имя, отчество?

– Меня зовут Макс. Помню только последние несколько дней. Больше ничего.

Я рассказал капитану обо всем, что со мной приключилось, стараясь не упустить ни одной детали. О трупах в мешках, об охранниках, о странном спасении и не менее странной записке, о Василиче и Тимуре, о «скорой» и дороге в больницу. Все, сказанное мной, капитан записывал на диктофон, параллельно делая какие-то пометки в своем блокноте.

– Охранники как-то называли друг друга?

– Только двое. Старый и Дэн. Старый помог мне сбежать.

– Откуда такая уверенность? Вы же утверждаете, что не видели его лица.

– Я слышал его шаги. Уверен, что это был он.

– Шаги к делу не пришьешь. Так. Ладно. Пока останетесь здесь. У дверей охрана. Попытаетесь сбежать – сразу в СИЗО отправлю, и Андрей Иванович не остановит.

– Капитан, а можно мне фотографию мальчика?

Капитан задумчиво посмотрел на меня, потом открыл папку и протянул мне фото. Со снимка на меня смотрел голубоглазый белокурый мальчишка лет девяти. Я готов был поклясться, что это его я видел в своих снах. Меня снова бросило в жар, что не укрылось от пытливого профессионального взора Михайлюка.

– Узнал?

– Мне кажется, я знаю его…

Я не стал скрывать от капитана, что лицо мальчика показалось мне знакомым. Это было бы глупо.

– Ну, полежи тут, подумай, может, еще что вспомнишь. Про чистосердечное признание я уже говорил. Милости просим.

Капитан собрался уходить. Я остановил его вопросом, который меня мучил после разговора с Еленой Сергеевной.

– Капитан… Почему меня называют убийцей?

– Хм…Кто сказал? Ну да ладно. Расскажу. Тайны в этом нет, особенно для тебя, если ты – он. Говоров Максим Леонидович, который подозревается в похищении малолетнего ребенка, в шестнадцать лет убил своего отчима. Горло перерезал ночью. За то, что мать за него замуж решила выйти. Отбывал срок в Можайске, откуда вышел по УДО через шесть лет, и никто его больше не видел, даже к матери не заезжал. Ну как? Знакомая история, а?

– Нет, капитан, не знакомая.

– Завтра направлю сюда нашего психолога. Пусть покопается в твоих мозгах. Надеюсь, ты не против?

– Нет. Я только «за». Присылайте.

Капитан ушел, а я лежал и думал, что, если это я – Максим Леонидович? Что, если я убийца? Многое не укладывалось в голове: пластическая операция, осколок под сердцем, девственно-чистый мозг, знакомое лицо похищенного мальчика, слова Елены Сергеевны и капитана Михайлюка… О, боже. За что мне все это?

ГЛАВА 7

Капитан Михайлюк уверенно, как-то даже нарочито чеканя шаг, шел по коридору звенигородского отделения полиции. Он без стука открыл серую дверь с табличкой «Начальник уголовного розыска г. Звенигорода Потапов Семен Петрович».

– А, Егор, заходи. Давно тебя жду. Узнал что-то? – спросил Семен Петрович, полковник с седыми редкими волосами, зачесанными назад.

– Да, – коротко ответил Егор и включил диктофонную запись, полученную в больничной палате.

Диктофон замолчал. В кабинете повисла пауза. Семен Петрович медленно достал портсигар, с которым не расставался уже очень давно, извлек из него папиросу, помял ее в руках, понюхал и с некоторым сожалением положил обратно.

– Бросаю, – ответил он на немой вопрос Егора, – врачи запретили… Ты ему веришь?

Последний вопрос был по поводу меня. Капитан Михайлюк это понял, но молчал.

– Не веришь, значит. Может ты и прав. Слишком много на него указывает. А то, что память потерял, так это не навсегда. Ингу отправил к нему? Она специалист грамотный, может получится хоть что-то из памяти этого Макса вытянуть.

– Нет еще. Направлю, обязательно. Вот только…

– Что?

– Две недели назад я в Можайск запрос делал по пальчикам Говорова. До сих пор ответа нет. Посодействуете?

Семен Петрович нахмурился и встал из-за стола.

– Капитан Михайлюк, ты как ребенок. Все сам. Раньше почему не сказал мне, что с ответом тянут?

Егор действительно сейчас был похож на упрямого мальчишку. Его лицо покрылось пятнами от нескрываемого волнения.

– Ну, так как, Семен Петрович, поможете?

– Конечно, помогу. Егор, я тебя еще мальчишкой помню, когда ты яблоки в моем саду воровал. Помнишь? – Семен Петрович по-отечески потрепал Егора по голове и устало улыбнулся. Капитан Михайлюк встряхнулся и, напустив на себя строгость, которая сейчас была не столько смешной, сколько умилительной в глазах Степана Петровича, продолжил беседу.

– Считаю, необходимо допросить Василича, бомжа с городской свалки, о котором говорил подозреваемый. И саму свалку осмотреть. Если не врет, то найдем там два трупа… Брр.

– Это ты правильно говоришь. Бери опергруппу, машину и дуй туда. Потом не забудь доложить. В любое время.

– Разрешите идти, товарищ полковник?

– Иди, Егор… Отец тобой бы гордился.

Капитан Михайлюк развернулся и, чуть замешкавшись возле двери, вышел. Семен Петрович снова достал из потертого портсигара папиросу и закурил, рассматривая что-то за окном. Реальности, а значит и угрозы врачей, для него сейчас не существовало. Он снова был на войне. Ужасно ныло раздробленное плечо, но это не давало ему права бросить тяжелораненого друга – Сашу Михайлюка, которого он вынес на себе из-под обстрела. «Держись, братишка», – шептал Семен Петрович много лет спустя, как тогда. Саша умер у него на руках. Нет, в этом не было его вины, много молодых ребят в то время погибло. Однако этот момент остался в памяти полковника Потапова как самый черный день его жизни. «Счастливчик этот Макс», – подумал полковник, – «Как бы я сейчас хотел все забыть».