Анри Магог - Тайна красного чемодана

– Но не скомпрометирует ли вас эта последняя фраза? – встревожился я.

– Наоборот, – пояснила Софи. – Я хочу, что все видели, что наш отъезд не какой-нибудь сумасбродный побег и мы действуем по заранее обдуманному, серьезному плану.

Я ничего не мог возразить, это было правильно.

– Так! – сказала она, перечитав письмо. – Теперь надо написать прошение об отставке.

– Как! Об отставке?

– Конечно, раз вы уходите со службы.

Исполнение этой задачи стоило мне уже больших усилий. Я с трудом добился занимаемого мною скромного служебного положения и расстаться с ним мне было нелегко. Тем не менее я и тут покорился желанию Софи. И в этом письме, адресованном на имя моего начальника-инженера, я должен был прибавить постскриптум, сообщающий ему о моем отъезде в Марсель и будущей женитьбе.

– Это станет известно всей Ницце, – заметил я.

– Так и надо! – серьезно ответила Софи.

Третье письмо было адресовано господину Кристини. Оно было составлено приблизительно в тех же выражениях, как письмо к Падди Вельгону, с той разницей, что я упоминал в нем о возвращении восьмисот франков и прилагал оставшиеся у меня две стофранковые бумажки.

– Меня смущает вопрос об этих восьмистах франках, – заметил я. – У меня есть основание подозревать, не присвоил ли их себе Дольчепиано, и я очень жалею, что не успел выяснить этого обстоятельства во время моего последнего свидания с Кристини. Если итальянец не воспользовался этими деньгами, тогда я окончательно не понимаю, каким образом та же самая сумма могла очутиться у меня в кармане на другой день после происшествия в Сен-Пьере.

– В то же время, если он их оставил у себя, что за смысл был их возвращать, – логично заметила Софи. – Вообще, это очень странно. Но если вас беспокоит эта неизвестность, напишите откровенно Кристини, как было дело, и прибавьте, что в случае, если он не получил посланной вами суммы, вы готовы выслать ее ему сполна.

– Куда же он мне ответит? – спросил я.

– До востребования, в Марсель. По приезде в Геную вы напишете туда, чтобы вам переслали все пришедшие на ваше имя письма.

Я поспешил исполнить ее совет. Она с улыбкой смотрела, как я дописывал последние строки.

Наконец, когда я вложил в конверты все три письма, она окинула взглядом комнату.

– Надеюсь, мы ни о чем не забыли. Ликвидация кончена.

– И как нельзя более удачно! – воскликнул я восторженно. – Однако, вы мастерица, дорогая Софи, распутывать самые затруднительные положения.

– По крайней мере, делаю для этого все, что в моих силах, – серьезно ответила она, поднимаясь с места.

– Итак, все решено? – спросила она. – Я могу рассчитывать на вас, Антонин? Вы не откажетесь от своего решения в последнюю минуту? Это было бы для меня чересчур мучительным разочарованием.

– Это скорее я должен спросить у вас. Мое слово свято. Завтра утром меня уже не будет в Ницце.

– Верьте мне, как я верю вам, – серьезно произнесла Софи. – И взамен слепого доверия я прощу у вас доверия немого. Не пишите мне ни слова, иначе мы можем возбудить подозрения госпожи Монпарно.

– Это будет для меня большим лишением. Но что делать, повинуюсь. По крайней мере, не лишайте меня известий от вас!

– Нет, нет, хотя это будет нелегко, так как мне придется посылать вам письма кружным путем, чтобы кто-нибудь не узнал вашего настоящего местопребывания. Ну, да я это устрою. Кажется, мы обо все переговорили. Хотите, я помогу вам уложиться? Вам, наверно, предстоит много укладки, так как вы надолго покидаете Ниццу.

– Ничего, все уложится в два чемодана, – весело произнес я. – Из мебели у меня ничего нет, безделушек, как видите, мало. Остается только белье, платье и еще кое-какие вещи. Все это я быстро уложу, не утруждая вас.

– В таком случае, я ухожу, – сказала Софи. – Я уже и так сижу у вас больше часа, и госпожа Монпарно, наверное, выходит из себя. Вы проводите меня вниз?

– Конечно! – ответил я, открывая дверь и пропуская ее вперед.

Она стала спускаться по лестнице. Я шел сзади, не сводя с нее очарованных глаз. Я был глубоко растроган мыслью, что она приносила мне в жертву все, что имела: и семью и друзей. Что эта семья состояла из одной госпожи Монпарно я как-то упускал из виду, иначе моя благодарность была бы не так горяча.

Выйдя из подъезда, Софи, с очаровательной неосторожностью, за которую я все-таки мысленно пожурил ее, остановилась на улице, продолжая строить планы будущего и не обращая внимания на любопытные взгляды соседей, заметно прислушивавшихся к ее словам. Я тщетно старался умерить звук ее голоса; она, казалось, не понимала, чем она рискует.

Вдруг, в тот момент, когда мы уже окончательно простились, она неожиданно воскликнула:

– Ах! какая я глупая! Я чуть не забыла письма.

– Какие письма? – удивился я.

– Те, которые я заставила вас написать. Вы же не можете отправить их теперь, так как там говорится и о моем отъезде. Это должна сделать я.

– Вы правы.

– Принесите их, пожалуйста, хорошо?

Я быстро вбежал по лестнице и вошел в свою комнату, дверь которой оставалась открытой.

Письма по-прежнему лежали на столе. Взяв их в руки, я заметил, что они запечатаны. Мне помнилось, что я не успел этого сделать. Но, может быть, их запечатала Софи. Я не стал задумываться над этой, казалось мне, незначительной подробностью и поспешно спустился вниз, на этот раз заперев комнату.

– Благодарю вас, – сказала Софи, пряча все три конверта, – не бойтесь, я не забуду. Я – деловая женщина.

Я охотно согласился с последним.

Прощаясь со мной, она бросила взгляд на раскрывавшуюся перед нами панораму узких извилистых улиц.

– Эта старая Ницца – настоящий лабиринт, – сказала она с гримасой. – Того и гляди, можно заблудиться.

– Хотите, я вас провожу? – предложил я.

– Вы были бы очень милы.

Я довел ее до угла Пасторелли, почти до самого дома, под любопытными взглядами соседей, отлично знавших и ее и меня.

– До скорого свидания в Генуе, – шепнула она мне на прощание.

И я пошел домой, опьяненный счастьем, которое, как известно всем, обладает особенным свойством делать людей глупыми.

На другой день, в семь часов утра, я уже входил в вагон третьего класса экспресса на Марсель. В одном из отделений оказалось несколько свободных мест. Я занял одно из них, в углу, около двери, и, положив бывший при мне чемодан наверх в сетку, раскрыл газету, не столько для чтения, сколько с целью закрыться ею от взглядов моих соседей. Не успел я этого сделать, как мимо окна промелькнула чья-то тень и почти сейчас же в дверях купе появилась женская фигура. Не подымая глаз от газеты, я отодвинулся в сторону, давая ей возможность пройти мимо меня к свободному месту. Она села рядом со мной. Машинально, продолжая читать, я бросил на нее беглый взгляд, какой мы, мужчины, невольно бросаем на каждую женщину, случайно оказавшуюся нашей соседкой. Увы! моя спутница была так герметически закутана, что представляла собою какой-то бесформенный сверток, сделанный из клетчатого, черного с синим пледа, на который была надета огромная шляпа-cloche. Между пледом и шляпой не было никакого расстояния, кроме того, их соединяла между собой густая черная вуаль, через которую не было никакой возможности различить черты лица незнакомки.