Павел Девяшин - Афина Паллада

– У Некрасова своя работа, а у вас, Евгений Николаевич, – своя ! Ступайте и найдите мне настоящего убийцу.

«Так-то оно так, – вздыхал молодой человек, рассеяно козыряя встречным офицерам, – но все одно вышло очень даже нехорошо. Излишняя самоуверенность обернулась трагедией. Нельзя было стрелять, не дождавшись из разведки казачьего подъесаула».

Отправляясь к вдове коменданта Карачинского, Данилов решительно отказался от услуг прикомандированного к конторе младшего сотрудника. Извозчика тоже брать не стал. Лишняя поездка – казне прямой убыток.

Следовало привести мысли и чувства в порядок. Пешая прогулка способствует сему занятию несколько больше, нежели быстрая (городок-то, в сущности, невелик!) доставка до места экипажем.

И потом, шефу, как велел именовать себя Антон Бенедиктович, предстояло вскорости отправиться на суаре к Анне Владимировне Воробьевой – сорокалетней купеческой вдове, содержащей в Пятиводске все или почти все приличные гостиницы, ресторации и даже бильярд. Сошедшись с князем Платоновым, женщина еще более укрепила свое влияние в свете и преисполнилась такого достоинства, что всякий генерал по прибытии в город непременно удостаивал ее визитом вежливости. Вот и Шлиппенбах решил не уклоняться положенного ритуала и с благодарностью принял приглашение на вечер. Конечно, ему следовало (хотя бы из любопытства!) туда прибыть, и крайне желательно – в коляске. Не дело господину столь высокого ранга и положения являться на праздник на своих двоих. Право, несолидно.

На том и разошлись. Шлиппенбах заторопился на съемное жилье начищать парадный мундир, Данилов – к госпоже Карачинской за показаниями.

Дом юной вдовы (вообще-то супругу покойного Владимира Михайловича штаб-ротмистр ни разу не видел, но отчего-то совершенно уверился, будто она молодая) приютился, можно сказать, на выселках. У подножья седой горы. И хотя вид, открывающийся отсюда на Пятиводск, являл собой мечту всякого пейзажиста – хоть сейчас на холст, жилище покойного коменданта никак не могло претендовать на звание изысканного бельведера. То было скромное, но весьма добротное строение, с собственным палисадом и колодцем. А что еще нужно для покойной семейной жизни?!

Заглянув в записную книжицу (подарок новоприбывшего начальства: хрустящие странички, переплет бычьей кожи – загляденье!), Евгений Николаевич приосанился и загрохотал сапогами по деревянному крыльцу. Постучал. Деликатно, но весьма решительно.

Распахнутые по летнему времени ставни немедленно притворились. За дверью послышалась возня, раздался зычный бабий голос:

– Чего опять? Ходят-бродят, в окошки подглядывают! Бесстыдники! Никакого от вас барыне покою нет! Вот сейчас кипятком плесну, ждать не стану.

Как и следовало предполагать, на пороге возникла горничная – чепчик, передник, румяные щеки и пытливый, непочтительный взгляд:

– Что угодно господину офицеру?

– Здесь ли жительствует Наталья Петровна Карачинская? – спросил жандарм и на всякий случай отпрянул, демонстрируя серьезное отношение к угрозе немедленного ошпаривания.

– Прошу покамест обождать в гостиной, ваше превосходительство, – буркнула служанка, пряча неистребимое женское любопытство под маской радушия.

Оказавшись в устланной разноцветными половичками комнате, Данилов сдернул фуражку, зубами стянул перчатку и, отыскав глазами образок Спиридона Тримифунтского, размашисто перекрестился. Под узорной лавкой вспыхнуло и тут же погасло два изумрудных огонька.

«Кошка, – подумал молодой человек и грустно вздохнул. – Должно быть, совсем недавно здесь царил домашний уют, олицетворением которого является сей грациозный зверь. Один предательский выстрел перечеркнул все».

Петербуржец проводил взглядом исчезнувшую в смежных покоях сенную девку и приготовился произнести заранее заготовленные слова соболезнования.

Ожидание затягивалось. Минуты праздности дались молодому человеку нелегко. Какое-то время он смирно постоял у входа, затем, заложив руки за спину, разок-другой прошествовал от стены к стене и, вконец распоясавшись, принялся своевольничать – спасаясь от духоты, наново отворил окно.

Карачинская объявилась не менее чем через четверть часа. Вихрем ворвалась в помещение и рассыпалась в пространных извинениях:

– Простите, что замешкалась, сударь! Признаться, вы застигли меня врасплох. Прасковья держит гардероб в совершенно диком состоянии. В наше время до чрезвычайности сложно найти сносную прислугу. Впрочем, капустные пироги у бестолковой девки всякий раз выходят первостатейные! Да вы присаживайтесь, присаживайтесь. Мурка, брысь! Соседская. Не угодно ли кваску? Свежайший!

– Нет, нет! – запротестовал Евгений Николаевич и уселся на предложенную скамеечку, стараясь при этом не отдавить хвост любознательному и одновременно трусливому созданию. Однако неудобство длилось недолго. Сабельные ножны весело чиркнули по полу, и кошка незамедлительно ретировалась.

Барышня произвела на него самое благоприятное впечатление. Высокий, умный лоб, грамотно оттененный замысловатой прической. Новомодное пюсовое платье: юбка в пол, четко выраженная талия, полное отсутствие набивших оскомину рукавов-буфов. Наряд выгодно подчеркивал фигуру, и не был перегружен деталями, в пику уходящему ампиру тридцатых годов.

Велев служанке не мешать, Наталья Петровна осторожно опустилась на старый, но не утративший шарма кривоногий пуф и бросила на посетителя выжидательный взгляд. Выкладывайте, дескать, зачем пожаловали!

Чиновник политической полиции откашлялся и молодцевато отчеканил заученное:

– Жандармского корпуса штаб-ротмистр Данилов, Евгений Николаевич. Разрешите, мадам, принести глубочайшие соболезнования по случаю безвременной кончины вашего супруга. От лица Третьего отделения и государя-императора. И разумеется, от меня лично.

Вдова не дернула ни единым мускулом, застыв, точно изваяние. Видно, еще не привыкла к изъявлениям скорби и своему новому безотрадному статусу.

– В партикулярном качестве!.. – зачем-то добавил молодой человек и снова вздохнул.

– Благодарю вас, штаб-ротмистр, – вежливо и, кажется, без особого трепета ответила девушка, помогая офицеру поскорее проскочить трудное место.

– Мне поручено расследовать убийство… простите… дело вашего мужа. Посему, позвольте задать вам несколько формальных, но, увы, обязательных при сложившихся обстоятельствах вопросов.

– Извольте, сударь. Порядок есть порядок!

Данилов приподнял бровь, изумляясь самообладанию Натальи Петровны, которое невозможно было заподозрить в словоохотливой барышне, выпорхнувшей из соседней комнаты всего минуту назад. Впрочем, что дивиться, некоторые люди, испытывая удары судьбы, не расклеиваются, а наоборот, сжимаются пружиной, черствеют душой. Порой навсегда. Видно, сочувствие обернулось ключиком, запершим чувства женщины на некий незримый замок. Бровь вернулась на место.