Павел Девяшин - Афина Паллада

– Пустое, братец. Русская, так русская. Подай каши, блинов, масла да с полдюжины гусиных яиц. А коль проявишь расторопность, добавлю на чай копейки три да с денежкой.

– Сию минуту-с!..

Метнув пристальный взгляд на компанию завсегдатаев, посетитель отправился в самый дальний угол темной прокопченной залы и уселся (спиной к стене, лицом к входу) за стол, не имевший скатерти, свечей и вообще малейшего намека на комфорт. Ласково, словно малое дитя, разместил рядом с собой тяжелый кавалерийский палаш в потертых ножнах с медными набойками, соседний стул безапелляционно отодвинул кончиком замшевой туфли. Наличие сотрапезников, как видно, сим господином совершенно не приветствовалось.

– Найдется ли в вашем трактире бутылка приличного шампанского? «Moet & Chandon»?

– Сделаем в лучше виде, ваше степенство! «Вдова Клико» устроит-с?

Гость удовлетворенно кивнул и с видимым наслаждением вытянул длинные ноги. Если бы не грозное оружие и неприятные, почти бесцветные глаза, мужчина мог бы показаться смешным. Тощее тело – обтянутый кожей скелет, тонкие черты лица, залысины, крашеные каштановые бакенбарды и глубокие морщины на собранном в гармошку лбу делали его облик весьма несуразным. Не человек, а ходячая фантасмагория.

Ситуацию несколько исправлял дорогой наряд. Серый в полоску сюртук, длинные панталоны со штрипками, штиблеты при серебряных пуговицах и серебряная же цепочка брегета, грациозно свисавшая из жилетного кармана.

«Гусиные яйца и белое игристое вино, надо же, какой причудливый вкус», – думал прилизанный на ровный пробор официант, хлопоча на кухне. Должно быть, сей барин из новой породы купцов, что любят оригинальничать и прикидываться европейцами, при этом не до конца вытравив из себя замашки коренного жителя патриархальной, сиречь сиволапой, Руси-матушки. Как бишь там у поэта Батюшкова? Налейте мне шампанского стакан, я сердцем славянин, желудком – галломан!

В действительности же тонкий знаток гастрономии не был представителем от коммерции. Он имел иной, куда более внушительный статус, поскольку являлся сыном князя Андрея Бонартова, назвавшего своего младшего отпрыска, коему к моменту нашего повествования стукнуло уже сорок два года, звучным греческим именем Леонид. Знать, в честь знаменитого спартанского царя, славного героя Фермопил.

Имя оказалось говорящим. В переводе с греческого оно означает «потомок льва» или «подобный льву». Сиятельный родитель попал, что называется, в точку! Уже в пору юности Леонид Андреевич Бонартов приобрел на весь сановный Петербург славу записного скандалиста, бретера и, главное, первостатейного фехтовальщика. В кругу приятелей его называли « primus gladio 6 6 Первый меч (лат.) » , или «первая шпага». Недоброжелатели именовали иначе – coq Léonide 7 7 Петух Леонид (фр.) .

На счету далеко откатившегося яблока (а как еще назвать члена почтеннейшей фамилии, позорящего своим поведением правильных до скуки предков?) числилось не менее двух десятков дуэлей, как правило, завершившихся либо смертью противника, либо его увечьем. Не какой-нибудь пустяковой царапиной, соответствующей традиционной максиме – до первой крови, а самой серьезной травмой. Так или иначе, ни один из побежденных не мог более похвастаться способностью держать шпагу.

В высшем свете ходили слухи, будто Бонартов-младший нарочно устраняет конкурентов, достойных вступить в борьбу за звание лучшего клинка империи. Сторонники не лишенной романтического флера версии кричали, дескать, довольно одного беглого взгляда на перечень (следует заметить, весьма внушительный!) лиц, потерпевших фиаско, сразу становится ясно – все они бывалые рубаки от военного министерства или фехтмейстеры разного сорта.

Разумеется, «шалости» великовозрастного шалопая нивелировались протекцией близкого ко двору князя-отца. Оттого в обществе со временем не осталось ни одного человека, желающего иметь хоть какое-то дело с задиристым петухом Леонидом. За исключением разве что кучки друзей-приживал.

Ну, и куда прикажете такому податься? Только на Кавказ!..

Светлоглазый откинулся на спинку скрипучего стула и закрыл глаза. Пока несут выпить и закусить, можно наконец приступить к мысленному написанию эпистолы самому прекрасному адресату. Вернее, самой прекрасной! Той, что всегда его ждет!

« Ma ch è re Ath é na ! 8 8 Моя дорогая Афина! (фр.)

My beautiful Athena ! 9 9 Моя прекрасная Афина! (англ.)

Простите, что столь преступно давно не писал Вам! Клянусь, мысли мои ежеминутно были только о Вас!

Да, я вновь не доверяю слов бумаге… Впрочем, в тысячный раз готов предоставить самые крепкие заверения, что память моя хранит с подобострастием и твердостью Бастилии каждое слово, всякую нечаянную букву! Все письма я затвердил наизусть, дабы при встрече пересказать их Вам.

Теперь почти уже Пятиводск! Географически путь завершен, но, с точки зрения поставленных задач, я нисколько не приблизился к цели.

Здесь, на Кавказе, на меня нашло два больших недоумения! Оба следует разрешить немедленно и скоро. Иначе невозможно будет исполнить дело. Посудите сами.

Во-первых, к сей минуте я окончательно убедился, что не имею ни малейшего представления о том, где искать проклятого англичанина!

Джеймс Спрингфилд – британский подданный, носящий титул лорда, владелец старозаветного поместья Стоун-Холл. Вот исчерпывающий список сведений, предоставленный мне старым пройдохой Киселевым! Не густо, скажете Вы, моя очаровательная Athéna 10 10 Афина (фр.) , и, вне всяких сомнений, окажетесь правы!

Коль скоро я верил бы в Бога, тотчас бухнулся бы на колени в мольбе о помощи. Но Вы – мое единственное божество. Богиня войны и справедливости! Пришлите хоть теплый взгляд, воздушный поцелуй, улыбку — то будет высшая похвала и отрада…

Во-вторых, как я уже сказал, есть и новое недоумение. Оно образовалось по совершенно иному поводу. С частной стороны, более до меня касающейся.

Чем далее я забираюсь в горы, тем более осознаю, что сии благословенные края, где были мы с Вами когда-то невыразимо счастливы, переменились самым решительным образом. Война! Война внесла смуту в некогда прекрасный край. Длань Хаоса коснулась всего, что составляло жизнь и радость, веселье и мир! Здесь более не поют песен…

Но я не должен всего этого испытывать! По определению. Понимаете? Александр Вальвиль учит: «Хладнокровие – есть первое оружие фехтовальщика, сталь – лишь продолжение руки». Как умно! Как справедливо!

Ваш покорный слуга раскис, огорчаясь от того, что почувствовал… огорчение! Pardon за тавтологию, мой милый друг. Как собираюсь я одолеть сэра Спрингфилда, коль не могу контролировать даже собственных эмоций?!