Джон Карр - Под покровом ночи

— Простите, что заставил повозиться со мной, — пробормотал он, опускаясь в кресло. — Терпеть не могу этого состояния. Но теперь все в порядке. — Он уставился в пол, затем мрачно глянул на меня и воскликнул: — Господи, какой позор! Так вы американец! Всюду американцы! Вы, наверное, один из туристов… — Его размалеванное лицо приобрело трагический вид. Он произнес слово „турист“ с неистовой печалью и отвращением. — Все туристы непременно едут в Париж и все портят. Они не знают французов, настоящих французов. Угу! — Он становился меланхоличным и неприятным. — А я знаю Париж. У меня даже есть знакомый француз!

— В самом деле?

— Да. Это Рауль. Он только что женился. — Голтон задумался, и его одурманенный хмелем мозг явно посетила какая-то мысль. — Слушайте! А что здесь за шумиха? В той комнате, где я был… Все выглядели такими странными…

Мы перешли к деловому разговору. Мне был страшно неприятен этот человек. При любых других обстоятельствах он вызывал бы только раздражение, но сейчас он мог быть колесиком, хоть и скрипучим, в механизме убийства. Смыв с себя размазанный грим, Голтон обнаружил вполне нормальное, красноватое и полное лицо, а пригладив тонкие волосы, стал похож на оркестранта джаз-банда. Голубые глаза смотрели уже осознанно, в них читалась надежда, что, может, ему перепадет еще стаканчик. Эта мысль привела его в более добродушное настроение.

— И давно вы с ним знакомы? — спросил я.

— Нет, не очень, всего пару недель. Подумал, что будет неплохо познакомиться с приятными людьми. Не мешает иметь знакомых, которые сводят тебя куда-нибудь, понимаете? — Он хитро взглянул на меня. И хотя мне идея вовсе не пришлась по вкусу, я кивнул. Воодушевленный перспективой выпивки, тот продолжал: — Давайте познакомимся. Меня зовут Сид Голтон…

Обменявшись любезностями, я предложил поговорить о Салиньи.

— А, да! Понимаете, он упал с лошади недалеко от того места, в Буа, где стреляют по мишеням, — в тире. Так вот, он упал с лошади. Не думаю, что он слишком сильно затянул подпругу. Я кое-что смыслю в лошадях, работал рейнджером в Йеллоу-Стоун. Вот я и говорю, что он упал с лошади, понятно?

— Да, понимаю.

— Да. Так что ему пришлось поехать к специалисту в Австрию: после падения он повредил себе кисть руки и спину — понимаете, рухнул прямо на землю. Я этого не видел, потому что тогда был в Австрии, но мне рассказывали, что он здорово сверзился… Ну, мы с ним познакомились в поезде, как раз когда он возвращался обратно. Я видел его фотографии во всех газетах — великий спортсмен и всякое такое. Я просто подошел к нему и сказал: „Меня зовут Сид Голтон. Хочу пожать вам руку. Поверьте мне, герцог, если бы я был рядом, вы не рухнули бы так с лошади“.

— Это было очень тактично.

— Конечно. Ну, мы все время говорили по-английски. И в дороге здорово подружились. Он был очень веселым, все время шутил и смеялся. Я ему сразу понравился. Понимаете, не так уж трудно познакомиться с такими известными ребятами, если знаешь, как подойти. — Голтон самодовольно улыбнулся. — В любой момент протянуть руку помощи… Я часто заходил к нему, но иногда не заставал дома. А с его дружками и вовсе не встречался. Хотя надеюсь. Но его я знаю и буду рад познакомить вас с ним. Он пригласил меня на свадьбу, но эти чертовы зануды! — Лицо Голтона злобно исказилось, впрочем, он тут же беспечно улыбнулся и продолжал: — Понимаете, я не очень-то уютно себя чувствовал среди этих кичливых типов, потому и не пошел на сборище у Килара… Слушайте… Как, вы сказали, вас зовут? Слушайте, поднимитесь к Раулю. Чего это все так раскипятились? Кажется, я вспоминаю…

Он тупо пытался что-то припомнить.

— Мистер Голтон, — вздохнул я, — очень сожалею, но вынужден вам сообщить, что герцог Салиньи убит…

У Голтона остекленел взгляд. Он с подозрением смотрел на меня, будто хотел сказать: „Хочешь меня подловить?“ — но не стал расспрашивать о том, как это случилось. Для него было достаточно понять, что произошло нечто непредвиденное. Он почти выбрался из глубокого кресла, когда вошли Банколен с Графенштайном и Вотрелем. В следующую минуту Голтон предстал перед нами в совершенно ином, смешном и глупом виде. Он плакал пьяными слезами, невероятно перетрусил и заявил, что ни черта об этом не знает и что если его не отпустят, то у нас будут неприятности, потому что он человек больной.

— Разумеется, вы можете уйти, — успокоил его Банколен, — только оставьте свой адрес.

Голтон выкатился из комнаты, громогласно объявляя, что идет в нью-йоркский бар Гарри. Судя по оставленному им адресу, он жил на авеню Анри Мартина, номер 324.

Банколен уселся за стол и посмотрел на закрывшуюся за американцем дверь.

— Я начинаю думать, — заметил он, — что американский акт Волстеда [3] Волстед Эндрю Джозеф — американский политический деятель, автор закона о запрете на производство, продажу и перевозку алкогольных напитков был самым неудачным законом в истории Франции. Но не важно. С Голтоном можем подождать. — Отодвинув в сторону кипу журналов, Банколен откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. — Садитесь, пожалуйста, месье Вотрель. Основные сведения я должен получить от вас. Присаживайтесь, господа.

Гостиная с отблесками темно-красного света на коричневой коже кресел и с полом, выложенным черными и белыми мраморными плитами, напомнила мне комнату для судебных заседаний в здании Криминального суда у нас в Штатах. Графенштайн стоял спиной к камину и набивал трубку табаком. В кресле перед столом выпрямившись сидел Вотрель. Сбоку при полном освещении стали отчетливо видны многочисленные морщины у него на лице с пожелтевшими от курения усами. В его холодных, бесстрастных глазах застыло вежливое внимание; светлые волнистые волосы заметно поседели на висках. Его безукоризненно сложенное тело было облечено в превосходно сшитый костюм, так что он казался похожим на манекен. Однако за внешним холодным высокомерием чувствовалась натура нервная, не лишенная любви к театральным жестам и даже риску. Такие, как он, способны сделать блестящую карьеру, скажем, стать знаменитым полководцем, умеющим произносить зажигательные речи, призывая солдат к отважной атаке неприятеля, а затем, оставшись в стороне и хладнокровно и расчетливо оценив свое положение, принять меры к тому, чтобы самому оказаться вне опасности. Из подобного материала действительно частенько получаются генералы, артисты и зазывалы уличных балаганов.

— Если позволите, месье, несколько вопросов, — продолжал Банколен. — Вы понимаете их необходимость…

Вотрель слегка склонил голову.

— Могу я спросить, во сколько вы сегодня пришли сюда?

— Точно сказать не могу. Во всяком случае, где-то вскоре после десяти часов.