Жорж Сименон - Мегрэ сердится

Мегрэ вытер пот с лица, а его спутник посмотрел на него так, словно хотел сказать: «Бедняга! Ты нисколько не изменился. Все тот же недотепа. Святая простота, хоть и не глуп».

Но вслух сказал:

— Пойдем! Я живу немного дальше, за поворотом… Ты помнишь моего брата? Хотя, правда, в лицее ты мог его и не знать. Ведь он был младше нас на три класса. Шарль женился на младшей дочери Аморелей, а я примерно в то же время женился на старшей. В летние месяцы брат живет в этой вилле вместе с женой и нашей тещей. Это у него на прошлой неделе погибла дочь.

Еще сто метров, и они увидели слева плавучий причал, весь белый, роскошный, как у фешенебельных яхт-клубов на берегу Сены.

— Здесь начинаются мои владения. У меня несколько лодочек. Надо же как-то развлекаться в этой дыре!.. Ты увлекаешься парусным спортом?

Какая ирония прозвучала в его голосе, когда он спросил у толстого Мегрэ, занимается ли тот парусным спортом, указав на одно из хрупких суденышек, привязанных между бакенами.

— Сюда…

Решетка с позолоченными стрелами. Аллея, усыпанная светлым блестящим песком. Парк спускался по отлогому склону, и скоро они увидели здание в современном стиле, куда более обширное, чем вилла Аморелей. Слева — теннисный корт, утрамбованный красневшим на солнце песком. Справа — бассейн.

А Малик, становясь все более развязным, напоминал красивую женщину, небрежно играющую с бриллиантовой брошью, которая стоит миллионы. Казалось, он хотел сказать: «Смотри в оба, увалень! Ты находишься у Малика. Да, у того самого малыша Малика, которого все в лицее пренебрежительно называли Сборщиком, потому что его папа целые дни проводил в кассе неприметной конторы».

К Малику подбежали два датских дога и принялись лизать ему руки, а он принимал эти смиренные знаки преданности, словно не замечая их.

— Если хочешь, можно посидеть на террасе и выпить аперитив, пока не позвонят к ужину… Мои сыновья, должно быть, катаются на лодках.

Во дворе за виллой шофер без пиджака мыл из шланга мощную американскую машину, ослепительно блестевшую хромированными частями.

Они поднялись по ступенькам на веранду и расположились под красным зонтом в плетеных креслах, глубоких, как кресла в клубах. К ним тут же поспешил дворецкий в белой куртке, и Мегрэ почувствовал себя так, словно находится не в частном доме, а в курзале на водах.

— Розовый? Мартини? Манхаттан?.. Что предпочитаешь, Жюль? Если верить легендам, которые печатаются о тебе в газетах, ты больше всего любишь кружку пива у цинковой стойки… К сожалению, цинковой стойки я еще здесь не устроил. Но, наверное, устрою. Вот будет забавно!.. Два Мартини, Жан! Не стесняйся, можешь курить свою трубку… Так о чем же мы говорили? Ах да… Так вот, разумеется, мой брат и невестка порядком потрясены этой историей. Это была их единственная дочь, понимаешь? Моя невестка никогда не отличалась крепким здоровьем…

Казалось, Мегрэ не слушает. И все же слова Малика автоматически запечатлевались в его памяти.

Погрузившись в кресло, полузакрыв глаза, с зажженной трубкой в зубах, с недовольной миной на лице, он рассеянно любовался пейзажем, который действительно был очень красив. Солнце клонилось к закату и становилось пурпурным. С террасы, где они находились, видна была излучина Сены, обрамленная покрытыми лесом холмами, на одном из которых выделялся яркой белой полосой спускающийся к берегу карьер.

По темной шелковистой воде скользили белые паруса. Медленно проплыли несколько лакированных спортивных лодок. Протарахтела и скрылась вдалеке моторка, а воздух все еще вибрировал в ритме мотора.

Лакей поставил перед ними два слегка запотевших хрустальных бокала.

— Сегодня утром я пригласил брата с женой провести у нас день. Тещу приглашать бесполезно: она питает отвращение к семье и зачастую по целым неделям не покидает своей комнаты.

За его улыбкой таилось: «Где уж тебе понять, бедный толстый Мегрэ. Ты привык общаться с маленькими людьми, которые живут скромно, однообразно и не могут позволить себе ни малейшей прихоти».

Мегрэ и вправду чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Его раздражало все, что он видел вокруг: слишком гармоничные формы, слишком спокойные линии. Он начинал ненавидеть эту великолепную теннисную площадку, шофера, который мыл из шланга роскошный автомобиль, — и вовсе не из зависти: он был не способен на столь мелкое чувство. Мостик с вышками для прыжков в воду, лодки, привязанные к причалу, бассейн, подстриженные деревья, аллеи, посыпанные ровным, чистым песком, — все это составляло часть того особого мира, куда он проник против воли и где чувствовал себя до ужаса неуклюжим.

— Я рассказываю тебе все это, чтобы объяснить мое неожиданное появление в гостинице у славной Жанны. Впрочем, «славная Жанна» — это просто так говорится. В действительности это самое коварное существо на свете. Когда был жив ее муж Мариюс, она вовсю обманывала его, а с тех пор, как он умер, с утра до вечера ноет, вспоминая его.

Итак, мой брат и невестка сидели у нас. Когда настало время обеда, жена спохватилась, что забыла дома свои пилюли. Она говорит, что все это от нервов. Я предложил сходить за пилюлями. Так как наши участки расположены рядом, я не стал выходить на дорогу, а пошел через сад. Случайно, проходя мимо бывших конюшен, я посмотрел на землю и заметил следы шин. Открываю дверь и с удивлением вижу, что старого лимузина моего покойного тестя нет на месте.

Вот, дружище, каким образом я напал на твой след. Я спросил у садовника, куда делась машина, и он признался, что час назад его помощник увез на ней Бернадетту. Когда они вернулись, я вызвал мальчишку и стал его расспрашивать. Он рассказал мне, что ездил в Мен-сюр-Луар и на обратном пути высадил на вокзале в Обрэ какого-то толстяка с чемоданом. Прошу прощения, старина, это он употребил слово «толстяк».

Я сразу же подумал, что моя очаровательная теща решила довериться какому-нибудь частному детективу. У нее мания преследования, и она убеждена, что гибель ее внучки связана Бог знает с какой тайной.

Признаться, о тебе я и не подумал. Я знал, что в полиции существует какой-то Мегрэ, но не был уверен, что это тот самый Жюль из нашего лицея… Ну, что ты на это скажешь?

В ответ Мегрэ проронил:

— Ничего.

Он молчал. Он думал о своем доме, столь непохожем на этот, о саде, баклажанах, о зеленых горошинах, падающих в эмалированную миску, и недоумевал, как это он мог безропотно последовать за властной старухой, которая буквально похитила его.

Он думал об ужасной тесноте и духоте в поезде, о своем прежнем кабинете на набережной Орфевр, где допрашивал бессчетное количество негодяев, о бесчисленных бистро, множестве подозрительных отелей и всевозможных злачных мест, где бывал по долгу службы.