Жорж Сименон - Рука

— Тебе надо бы повидаться с Уорреном…

Ну конечно же! Конечно! Она пытается убедить меня, что я — не в себе.

Она и других небось в этом убеждает.

— Он переживает тяжелый кризис, право, не знаю почему… Доктор Уоррен не может разобраться… Он уверен, что все дело в моральных причинах…

Господин с поврежденной нравственностью…

Я так и видел эту сцену: видел Изабель и сочувствующие ей рожи слушателей. Я уже побывал в шкуре господина, имеющего любовницу и собирающегося со дня на день развестись.

Теперь я стал мужем, обуреваемым странностями.

— Знаете, вчера я столкнулся с ним на улице, и он не узнал меня…

Как будто меня занимало, с кем именно я сталкиваюсь на улице!

Она злонамеренна и упорна. Ведь не я же подкапываюсь под нее. Это она. Терпеливо, маленькими стежками, так, как ткут ткани. А ей и действительно приводилось их ткать. Два стула в гостиной обиты тканью ее собственного изделия.

Она ткет… Ткет…

И свирепо смотрит на меня, дожидаясь, когда же я окончательно сдамся.

Неужели ей не страшно?

Я спокоен тем спокойствием, которого вряд ли удавалось многим достигнуть. Это не защитительная речь. Я не пытаюсь обелить себя. И пишу я так вообще — ни для кого.

Три часа утра. Сегодня 27 мая, и день был удушающий. Ничего особенного не произошло. В конторе у меня было много работы, и я с ней вполне добросовестно справился. Теперь я окончательно убедился, что секретарша беременна, но после нескольких месяцев отпуска она рассчитывает вернуться к исполнению своих обязанностей.

Мне это уже безразлично, но небезразлично Хиггинсу.

Вчера вечером не успел я лечь, как почувствовал, что кровать вся мокрая, потому что дома у нас нет кондиционера: сложное расположение комнат делает установку почти невозможной.

В половине первого я еще не спал и пошел за своими двумя пилюлями.

Она не заговорила со мной, но неотступно смотрела своими широко открытыми глазами. Она меня буквально срезала, когда я поднимался с постели, следила за тем, как я шел в ванную, а возвращаясь обратно, я опять наткнулся на ее подкарауливающий взгляд.

Сон не приходил. Снотворное уже не действовало.

Я не решаюсь увеличить дозу, не посоветовавшись с Уорреном, а встречаться с ним мне сейчас не хочется.

Она лежит на спине. Я тоже. Глаза у меня открыты, потому что держать их закрытыми еще мучительнее, тогда я отчетливее слышу биение своего сердца.

Прислушавшись, я могу уловить биение и ее сердца.

Проходит еще два часа: нет числа картинам, которые могут пронестись в мозгу за два часа. Всего чаще мне мерещилась рука на полу нашей гостиной.

Спрашивается, почему эта рука приняла для меня такое значение? Я ведь держал в своих объятиях все тело. Я его изучил во всех мельчайших подробностях и при любом освещении.

Но нет! Именно рука преследует мое воображение — рука на полу возле моего матраса.

Я зажег лампу на ночном столике, встал и направился в ванную.

— Ты плохо себя чувствуешь, Доналд?

Ведь у меня нет обыкновения вставать два раза.

Я проглотил еще одну таблетку, потом еще одну, чтобы хоть как-то покончить с этой бессонницей. Когда я вернулся в спальню, она сидела на своей постели и смотрела на меня.

Не добилась ли она своей цели? Не присутствует ли при первых признаках?

Я ни о чем не подумал. Жест был самопроизвольным, и сделал я его спокойно. Открыв ящик ночного столика, стоявшего между нашими кроватями, я вытащил из него револьвер.

Она смотрела на меня, не моргнув глазом. Она все еще бросала мне вызов.

Не было ли первой моей мыслью выстрелить в себя, как это хотел сделать Рэй?

Возможно. Но не могу поручиться.

Она посмотрела на короткое дуло, потом на меня. В чем я уверен, так это в том, что улыбка скользнула по ее лицу, и в ее голубых глазах сверкнуло торжество.

Я выстрелил, целясь ей в грудь, и ничего при этом не почувствовал.

Неподвижные глаза все еще смотрели на меня, и я всадил в них в каждый по пуле.

В эти самые ее глаза.

Пойду позвоню лейтенанту Олсену, объявлю ему о случившемся. Будут болтать о преступлении, внушенном страстью, приплетут Мону, хотя она не имеет к этому никакого отношения.

Меня подвергнут психиатрической экспертизе. Какая для меня разница, если меня засадят, разве не был я заключенным всю свою жизнь?

Позвонил Олсену. Он, кажется, не удивился. Сказал:

— Еду к вам…

И добавил:

— Главное, не делайте глупостей…

Эпалинж, 29 апреля 1968 г.

«Гражданин» (англ.) .

Библейское выражение о лицемерах и фарисеях. («Подобитеся гробам повапленным» — раскрашенным снаружи.)