Жорж Сименон - Суд присяжных

В номере не нашлось почтовой бумаги. Он пошел и купил целую пачку, выбрав светло-голубые листки с серебряной каемкой. Он колебался, не написать ли сразу второе письмо, и подумал, что если не воспользоваться создавшимся положением сейчас, то потом будет поздно. К тому же достаточно скопировать первое письмо почти дословно.

«Вы удивитесь, не узнав моего почерка, но…»

В письме, адресованном г-ну Парпену, также содержалась просьба о присылке десяти тысяч франков на расходы, связанные с операцией.

«…Только не навещайте меня сейчас, за мной ухаживают родственники мужа, и я вовсе не хочу, чтобы у них возникли подозрения насчет нашей связи. Это письмо я диктую санитару, он честный малый…» и т. д.

Цифра «десять тысяч» дважды выскользнула из-под его пера совершенно случайно. Ему дали в ломбарде десять тысяч за манто, и он продолжал называть эту же цифру, сообразив, что, если все сойдет гладко, у него будет кругленькая сумма в тридцать тысяч.

И тогда он уедет за границу, скорее всего в Южную Америку, о которой давно мечтал.

Жаль только, что с ним не будет Луизы.

Вечером, отправив письма и пообедав, он прогуливался по молу с оставшимися пятью франками в кармане и вдруг заметил двух женщин средних лет, возвращавшихся, должно быть, из театра или казино. Они медленно шли под руку, и едва мысль успела созреть в уме Малыша Луи, как он тут же осуществил ее. Прошмыгнув мимо женщин, он вырвал у одной из них сумочку и пустился наутек. Десять минут спустя, покружив по малолюдным улочкам, он наконец остановился под газовым фонарем и осмотрел содержимое сумочки.

Не жирно! Три бумажки по сто франков, медаль с изображением святого Христофора, губная помада и носовой платок с зеленой каемкой. Письмо, написанное очень мелким почерком и начинавшееся: «Моя дорогая Анжела…»

Он не полюбопытствовал прочесть его и, сунув в карман триста франков и медаль, швырнул сумочку в море.

Об этой медали в дальнейшем будут упоминать, и в зале суда возникнет оживление, когда прокурор заметит с иронией:

— Вы, несомненно, рассчитывали на покровительство святого Христофора, дабы избежать заслуженной кары.

Вот уж брехня! Он ни на кого не рассчитывал — ни на святых, ни на людей. Но Малыш Луи был достаточно суеверен и не мог выбросить святого в воду.

А бедам не было конца. На другой день, когда он явился на виллу Карно, консьержка уже получила письмо с чеком из ломбарда. Но чек был перекрещен [4] То есть мог быть оплачен только банком или биржевым маклером. . Напрасно Луи предъявлял его в двух магазинах, чтобы получить наличные. С отчаяния он зашел к ювелиру, выбрал перстень с печаткой и бриллиантом ценою в пять тысяч франков и вместо денег протянул чек.

У владельца магазина вытянулось лицо, но Луи заявил:

— Позвоните в банк или пошлите кого-нибудь. Вы убедитесь, что чек будет оплачен.

Он начал испытывать великолепное презрение к многочисленным формальностям в денежных операциях.

Лишь в три часа дня ему вручили кольцо и четыре тысячи пятьсот франков. Понятно, что расписался он в получении денег именем Констанс Ропике, чью подпись научился подделывать. Кстати, подпись эта свидетельствовала, что школьные успехи Констанс были не лучше, чем у Луи.

В Ментоне все тоже оказалось непросто. Он и сам не знал, почему выбрал Ментону. Скорее всего, этот город втемяшился ему из-за одного вечера, проведенного там в публичном доме. А ему как раз нужно было…

На почте с трудом согласились сообщать ему о поступлениях на имя г-жи Ропике, но уж получать она должна была явиться лично.

Луи отправился в вышеупомянутый дом и пошел наверх с женщиной, показавшейся ему наиболее покладистой. Велел принести шампанского. Они разговорились.

— Тебе охота заработать пятьсот франков?

Она клюнула. Утром, дав ей удостоверение личности Констанс, он проводил ее на почту. Хотя на документе имелась фотография, затруднений это не вызвало, поскольку карточка была многолетней давности.

Нотариус из Орлеана, как и служащий ломбарда, попался на обман. Он прислал десять тысяч франков с пожеланием скорейшего выздоровления и сообщил, что, вероятно, в будущем месяце приедет в Ниццу. Луи заплатил женщине пятьсот франков.

— А ты не втянул меня в грязное дело? — спросила она в последнюю минуту.

Вместо ответа он, пожав плечами, показал женщине письма.

«Бедненькая моя!

Со слезами на глазах я прочел ужасное известие.

(Целая страница нежных излияний и советов.) В нашем возрасте, когда суставы…»

И наконец:

«…Вы знаете, каким вниманием окружают меня дети.

Они стремятся избавить меня от заботы о деньгах. Мой зять самолично получает мою пенсию и сразу же вкладывает ее в свое предприятие, в котором и я принимаю участие. Вот почему я, совсем как студент, получаю от него сто — двести франков на расходы. К счастью, я заранее сообразил и приберег без ведома детей небольшую сумму. Из этого запаса я беру пять тысяч франков и посылаю их Вам…»

Еще две страницы подробнейших советов: нужно получше есть и пить, не следует много читать лежа, слишком доверять хирургам, постараться оградить себя от вторжения родственников мужа, которые…

И в заключение:

«…Надеюсь, Ваши славные племянник с племянницей не покинут Вас в беде…»

Впервые в жизни у Луи лежало в кармане около двадцати тысяч франков!

Откуда ему было знать, что все его поступки, все переезды не имеют никакого значения и что судьба, занятая другими людьми, ненадолго позабыла о нем, оставив его с петлей на шее и уверенная, что в любой момент сможет ее затянуть.

А он ни о чем не догадывался, но, как ни старался, не мог освободиться от смутного ощущения, которое не было ни укорами совести, ни страхом, ни чем-то иным, чему можно было бы найти определение, но его хватило, чтобы поминутно омрачать ему настроение, лишать вкуса к жизни, отравлять маленькие повседневные радости, которые он себе доставлял.

А он баловал себя, как балуют ребенка или больного, и твердил себе: «Хватит носить чужие обноски и мечтать о хорошей одежде. Можешь купить себе новый костюм».

И он купил его проездом в Канне, не такой, какие носят парни на побережье, а курортный, из тех, что продаются только в роскошных магазинах на набережной Круазет.

К нему подобрал подходящие носки, рубашки, галстуки.

Однажды утром Луи нанял белоснежную лодку возле Тур-Фондю, чтобы поехать на остров Поркероль, и уселся на носу, украшенном деревянным Нептуном. В то время как двое подростков в темных куртках бросали на него завистливые взгляды, он повторял себе: «Когда первый раз приехал на побережье, сразу же захотелось на Поркероль, да не выходило. А сейчас вот еду туда, денег куча, на пальце бриллиантовое кольцо, одет по последней моде».