Жорж Сименон - Мегрэ и старики

— Это ваш исповедник?

Не желая упускать ни малейшего шанса, Мегрэ потянулся к телефону:

— Соедините меня с домом священника в приходе Святой Клотильды. Да… Я жду… Аббат Барро… Какая разница, как пишется…

Мегрэ раскладывал на столе свои трубки, выстраивал их в цепочку, словно оловянных солдатиков.

— Алло!.. Аббат Барро?.. Это уголовная полиция…

Мегрэ, дивизионный комиссар… В моем кабинете находится одна из ваших прихожанок, она хочет с вами переговорить… Да… Речь идет о мадемуазель Ларрье…

Вы можете сейчас взять такси и приехать на набережную Орфевр?.. Благодарю вас… Да… Она ждет вас… — Потом он сказал Жанвье: — Когда придет священник, введи его сюда и оставь их наедине… А мне пока нужно кое-кого повидать…

И он направился к приемной, где дожидался один только молодой человек, одетый в черное, тот самый, которого он видел накануне на улице Варенн вместе с его родителями, братьями и сестрами. Увидев Мегрэ, он встал и последовал за комиссаром в маленький кабинет, оказавшийся свободным.

— Присаживайтесь.

— У меня мало времени. Я должен вернуться на улицу Ульм: через полчаса начинается лекция.

В крошечном кабинетике он казался еще выше и крупнее. Его лицо было серьезным, немного грустным.

— Уже вчера, когда вы приходили к моей бабке, я хотел с вами поговорить, но не улучил момента.

Мегрэ почему-то подумал, что ему хотелось бы иметь такого же сына, как этот парнишка. Он обладал природной непринужденностью и в то же время врожденной скромностью, и если он был немного застенчив, то всякий видел, что это происходит от душевной деликатности.

— Не знаю, поможет ли вам то, что я сейчас скажу.

Ночью я много думал об этом. Дело в том, что во вторник, после полудня, я ходил проведать дядю.

— Дядю?

На щеках юноши появился легкий румянец, но тут же исчез. Он застенчиво улыбнулся:

— Так я называл графа де Сент-Илера.

— Вы часто ходили к нему?

— Да. Я никогда не говорил родителям, хотя и не скрывался. С самого детства я много слышал о нем.

— От кого?

— От нянек, потом от одноклассников. Роман моей бабки сделался почти легендой.

— Знаю.

— Где-то лет в десять-одиннадцать я спросил ее саму, и мы частенько после этого говорили о Сент-Илере. Она читала мне некоторые письма, те, например, где он рассказывал о дипломатических приемах, о переговорах с главами государств. Вы читали его письма?

— Нет.

— Он писал, очень хорошо, живо — примерно как кардинал де Рец. Может быть, именно благодаря графу и его письмам я избрал карьеру дипломата.

— Когда же вы лично познакомились с ним?

— Два года назад. В Станисла у меня был товарищ, чей дед тоже принадлежал к дипломатическому корпусу. И вот однажды в его доме я встретил графа де Сент-Илера и попросил, чтобы меня представили.

Чувствовалось, что он был очень взволнован, разглядывал меня с головы до пят; я был растроган тоже. Он стал расспрашивать меня об учебе, о планах на будущее.

— Вы навещали его на улице Сен-Доминик?

— Он пригласил меня, хотя и добавил: «Только если ваши родители не сочтут это неподобающим».

— Вы часто виделись?

— Не очень. В среднем где-то раз в месяц. Это зависело от обстоятельств. Например, я советовался с ним, получив степень бакалавра, и он одобрил мое намерение поступить в школу. Он тоже полагал, что если это и не поможет мне в моей карьере, то во всяком случае даст крепкие знания.

Однажды у меня вырвалось: «Такое впечатление, что я поверяю свои мысли дядюшке». — «А я и считаю вас племянником, — рассмеявшись, ответил он. — Почему бы вам не называть меня так?..» Это поможет вам понять наши отношения.

— Вы не любили вашего деда?

— Я его мало знал. Хотя он и граф де Сент-Илер и принадлежали к одному поколению, это были такие разные люди. Дед всегда казался мне внушительным, недоступным…

— А ваша бабушка?

— Мы были друзьями. И до сих пор остаемся.

— Она знала, что вы ходите на улицу Сен-Доминик?

— Да. Я пересказывал ей наши беседы. Она выпытывала подробности, а иногда напоминала мне, что я давно не навещал нашего друга.

Мегрэ очень нравился молодой человек, и все же он изучал его пристально, почти с недоверием. На набережной Орфевр нечасто встретишь подобных юнцов, и у комиссара вновь появилось ощущение чего-то нереального: эти люди не явились из жизни, а словно сошли со страниц назидательного романа.

— Итак, во вторник после полудня вы отправились на улицу Сен-Доминик.

— Да.

— У вас была особая причина пойти туда?

— Более или менее. Два дня тому назад умер мой дед. Я подумал, что бабушке захочется узнать, как к этому отнесся ее друг.

— А вам самому не было любопытно?

— Наверное, да. Я знал, что они поклялись пожениться, если когда-нибудь представится такая возможность.

— Эта перспектива радовала вас?

— Пожалуй, да.

— А ваших родителей?

— Я никогда не говорил об этом с отцом, но имел основания верить, что замужество бабки не вызовет у него неудовольствия. Вот мама, возможно…

Он не закончил фразу, и Мегрэ подстегнул его:

— Значит, ваша мать…

— Я не хотел бы говорить о ней плохо, но должен сознаться, что титулы и внешний блеск значат для нее больше, чем для остальных членов семьи.

Разумеется, ведь она родилась не принцессой, а всего лишь Ирен де Маршанжи.

— И что произошло во время вашей встречи на улице Сен-Доминик?

— Ничего особенного. И все же я подумал, что лучше поговорить с вами. С самого начала мне показалось, будто граф де Сент-Илер чем-то озабочен — и я внезапно понял, что он уже глубокий старик. До этого он всегда выглядел моложе своих лет. Чувствовалось, что он любит жизнь, знает все ее радости и ежеминутно наслаждается ею. Я всегда считал его человеком позапрошлого столетия, который как-то заблудился во времени. Вы понимаете, о чем я?

Мегрэ кивнул.

— Я не ожидал, что его так поразит смерть моего деда, который был на два года старше его, тем более что причиной смерти послужил несчастный случай, и дед скончался без мучений. Но в этот вторник Сент-Илер был сам не свой и избегал смотреть на меня, будто что-то скрывал.

Я произнес какую-то фразу типа: «Через год вы женитесь наконец на моей бабушке…» Он отвернулся, но я был настойчив: «Разве это не волнует вас?» Вот бы припомнить в точности, что он сказал. Странно, что я не помню этих слов, хотя их смысл и то, что вставало за ними, так поразило меня. В общем, он ответил так:

«Этого не допустят».

И когда я взглянул ему в лицо, мне показалось, будто он чего-то боится.

Видите, все очень туманно. Тогда я не придал разговору особого значения, подумал, что это — естественная реакция старика, узнавшего о смерти своего ровесника и подумавшего, что и его черед не за горами.