Жорж Сименон - Мегрэ путешествует

— Боюсь, что да.

— Вы хотите говорить с полицией их аэропорта?

Мегрэ кивнул.

— Придется подождать несколько минут, так что у нас есть время выпить по глотку… Нам сюда… Вы предупредите нас, Дютийель, когда дадут разговор с Ниццей?

В баре они втиснулись между семьей из Бразилии и пилотами в серой форме, которые говорили по-французски с бельгийским или швейцарским акцентом.

— Что будете пить?

— Я недавно выпил виски. Лучше всего мне продолжить тем, с чего начал.

Коломбани начал объяснять:

— В сообщении, которое мы получили от уголовной полиции, ничего не было сказано о пассажирах, которые летят во французские города. А поскольку мы в принципе занимаемся только теми, кто должен визировать свои паспорта…

Мегрэ одним глотком опустошил свой бокал: его уже звали к телефону.

— Алло! Это полиция аэропорта? Говорит Мегрэ из уголовной полиции… Да… Вы слышите меня?.. Алло! Я говорю так четко, как могу. Молодая женщина… Алло… Графиня Пальмиери… Да… Она должна была выйти из самолета ВОАС полчаса с небольшим назад… Да, самолет, который прибыл из Лондона через Париж… Как? Ничего не слышу…

Коломбани любезно оказал ему услугу — подошел к двери и закрыл ее, потому что в кабинет проникал оглушительный шум аэропорта, в том числе рев самолета, приближавшегося к большим застекленным дверям этой комнаты.

— Самолет только что приземлился? Да, понимаю: опоздал. Тем лучше. Пассажиры еще в аэропорту? Алло!

Бегите быстрее… Пальмиери… Нет… Задержите ее под каким-нибудь предлогом. Например, проверка документов… Поторопитесь…

Коломбани сказал тоном бывалого человека:

— Я догадывался, что он опоздает. Сообщали, что по всему этому маршруту идут грозы. Самолет из Касабланки опоздал на полтора часа, а другой, из…

— Алло! Да… Как? Вы ее видели? Так в чем же дело?

Уехала? — На том конце провода тоже был слышен шум мотора. — Это улетает самолет? Она там, на борту? Нет?

В конце концов Мегрэ понял, что полицейский из Ниццы упустил графиню. Дал ей упорхнуть прямо у себя из-под носа. Пассажиры, прилетевшие из Лондона, были еще в аэропорту, потому что должны были пройти таможню, но графиня покинула самолет первая и сразу села в ожидавший ее автомобиль.

— Вы говорите, автомобиль был с бельгийским номером? Да, я вас слышу: большая машина… с шофером.

Нет… ничего… Спасибо.

Из американской больницы она звонила в Монте-Карло, где, вероятно, жил в отеле «Париж» ее второй муж, Йозеф ван Мелен. Потом она велела отвезти себя в Орли и села на первый самолет, летевший на Берег. А в Ницце ее ждал большой бельгийский автомобиль.

— Дела идут так, как вам хочется? — спросил Коломбани.

— Когда вылетает первый самолет до Ниццы?

— В час девятнадцать… В принципе на этих самолетах нет свободных мест, хотя сейчас и не сезон. Но в последнюю минуту всегда оказывается, что один или два пассажира не пришли. Хотите, я устрою, чтобы вас внесли в список?

Без него Мегрэ потерял бы уйму времени.

— Вот! Вам остается только ждать. Когда придет время, за вами зайдут. Где вы будете — в ресторане?

Мегрэ позавтракал один в углу ресторана. Перед этим он позвонил Люка. У того не было никаких новостей.

— Журналисты еще не зашевелились?

— Вроде бы нет. Я сейчас видел, как один из них бродил тут по коридорам, но это был Мишо, а он торчит у нас всегда; и он ни о чем со мной не говорил.

— Пусть Лапуэнт сделает то, что я ему велел. В течение дня я позвоню из Ниццы.

Как было обещано, за комиссаром зашли. Он встал в конец цепочки пассажиров, направлявшихся на посадку, и дошел с ними до самолета, где его усадили в последний ряд. Коробку с фотографиями он оставил Лапуэнту, но несколько снимков — те, которые показались ему самыми интересными, — взял с собой. Теперь он начал мечтательно рассматривать их вместо того, чтобы читать газету, которую вместе с жевательной резинкой предложила ему стюардесса.

Чтобы закурить трубку и расстегнуть ремень безопасности, комиссару пришлось ждать, пока не погаснет светящаяся надпись у него перед глазами. Почти сразу после этого подали чай с пирожными, которых Мегрэ совершенно не хотел.

Самолет скользил над толстым светящимся ковром облаков, а Мегрэ в это время сидел неподвижно, полузакрыв глаза и откинув голову на спинку кресла. Казалось, он ни о чем не думал. На самом же деле он старался наполнить жизнью имена и силуэты, которые еще утром были для него совершенно чужими, словно с другой планеты.

Сколько времени осталось до того, как станет известно о смерти полковника и пресса завладеет этой историей?

С этого момента начнутся сложности. Так бывает каждый раз, когда речь идет о человеке, который живет у всех на виду. Пришлют лондонские ежедневные газеты своих репортеров в Париж или нет? Если верить Джону Т. Арнольду, Дэвид Уорд имел интересы чуть ли не повсюду в мире.

Любопытный тип! Мегрэ видел Уорда только в жалком и гротескном положении — голого в ванне, из которой высовывался только один его толстый бледный живот, словно плававший на поверхности воды.

Почувствовал ли Лапуэнт, что в какое-то мгновение комиссар оробел перед высшим обществом и был не совсем на уровне стоявшей перед ним задачи? Не пошатнулась ли от этого вера «малыша» в своего шефа?

«Люди из отеля раздражали меня — это точно», — подумал Мегрэ. Он чувствовал себя с ними как новичок, например новый член в клубе или новый ученик в классе. Он был человеком, который знает, что неловок, чувствует стыд потому, что еще не усвоил правила, обычаи, условные слова, и думает, что остальные смеются над ним.

Мегрэ был убежден, что Джон Т. Арнольд, такой раскованный, чувствовавший себя свободно рядом с изгнанными королями и банкирами и как дома в Лондоне, Риме, Берлине и Нью-Йорке, насмехался над его неуклюжестью и вел себя с ним снисходительно с небольшой примесью жалости в этом снисхождении.

Мегрэ, как все люди, — а в силу своей профессии даже лучше, чем большинство людей, — знал, как устраивают некоторые дела и как живут люди в некоторых слоях общества. Но это знание было теоретическим. Мегрэ не чувствовал обстановку. Мелкие детали сбивали его с толку.

Это был первый случай, когда комиссар имел дело с миром, замкнутым в себе, откуда какие-то отголоски долетали до других людей только благодаря нескромности газет.

Среди миллиардеров — если называть их этим прижившимся общепринятым словом — есть такие, которых без труда можно «определить», то есть сказать, какого они круга и к какому типу людей относятся. Это дельцы и банкиры, которые каждый день приходят в свои кабинеты и в частной жизни не слишком отличаются от обычных людей. Мегрэ знал крупных промышленников севера и востока Франции, производителей шерстяных тканей и владельцев металлургических заводов, которые каждое утро в восемь часов принимались за работу, каждый вечер ложились спать в десять часов, имели семьи, похожие на семьи их мастеров или начальников отделов.