Жорж Сименон - Мегрэ забавляется

Это никак не продвигало Мегрэ к разгадке тайны. Впрочем, комиссар и не собирался увлекаться этим делом. Он решил, что будет выступать в роли рядового француза, вынужденного, как и все остальные, следить за развитием событий по газетам — и не более того.

Сейчас он — самый обычный гражданин, а вовсе не полицейский. Единственно, что не давало ему покоя, так это мысль об ответственности за работу всей уголовной полиции, которая впервые легла на плечи Жанвье, да еще в период отпусков, когда отсутствовала по меньшей мере половина личного состава.

В первую очередь следовало бы выяснить, находился ли Жав в момент смерти жены в Каннах. Проверить это было несложно, и Жанвье должен был об этом подумать.

Вот только сам Мегрэ ничего не знал о результатах ведущегося расследования.

Ответ на свой вопрос он получил уже следующим утром, когда в восемь часов отправился за газетами. Накануне Пардоны подвезли их около полуночи к самой двери дома. Чуть позже, раздеваясь перед сном, мадам Мегрэ прошептала:

— Обещаешь, что не ринешься на службу?

— Даю тебе слово.

— Тебе уже настолько лучше! Всего три дня, и ты — совсем другой человек. Неужели из-за одной погибшей женщины ты должен растерять все то полезное, что дал тебе отдых?..

— Не будет этого.

Она успокоилась, увидев, что муж открыл буфет и достал бутылку кальвадоса.

— Последнюю капелюшку… — пробормотал он.

Мегрэ пил не потому, что нервничал, пал духом или стремился поднять настроение, наоборот — этим вечером он чувствовал себя раскрепощенным. То была последняя маленькая радость сегодняшнего дня.

Вот разве что утром он уже не стал дожидаться, стоя у окна, пока жена прибирает постель, а сразу же устремился к газетному киоску. Это не было нарушением данного обещания. Делом на бульваре Османн комиссар не занимался. Он всего-навсего вкупе с другими читателями следил за его ходом, а это отнюдь не одно и то же.

Заголовки в газетах были еще более броскими, чем накануне, и самый примечательный из них гласил:

«ДИЛЕММА ДВУХ ВРАЧЕЙ».

В конкурирующем издании выражались осторожнее:

«ТАЙНА ЧЕТЫРЕХ КЛЮЧЕЙ».

Конечно, по сути все сводилось почти к одному и тому же. Однако создавалось впечатление, что полиция несколько ослабила первоначально введенную ею информационную блокаду, ибо наконец-то приводились сведения, которые не могли поступить из иных, нежели набережная Орфевр или кабинет следователя, источников.

Сначала очень сжато излагалось заключение судебномедицинского эксперта.

«В результате проведенного доктором Полем вскрытия установлено, что синяк на правом виске жертвы, о котором мы уже сообщали вчера, стал следствием удара, нанесенного незадолго до смерти, но не настолько сильного, чтобы привести к летальному исходу. При этом речь идет не о применении какого-то тупого инструмента, а скорее о кулаке или падении на паркетный пол.

Гораздо более загадочным представляется след от укола на левом бедре Эвелин Жав, поскольку его, вне всякого сомнения, сделали шприцем для подкожных инъекций.

Что ей было введено? Это станет ясно только после изучения экспертами внутренних органов и тканей.

Жертва не была наркоманкой и не кололась сама, потому что в этом случае были бы заметны следы от прежних инъекций. К тому же ее муж в этом вопросе категоричен…»

Мегрэ пристроился на той же самой, что и вчера, террасе кафе на площади Республики; небо так же отдавало спокойной голубизной, а воздух был теплым и влажным.

После вчерашних вечерних возлияний вина и кальвадоса он заказал кофе и попыхивал трубкой, просматривая три колонки более или менее сенсационных материалов.

Совершенно неожиданным оказался тот факт, что Жав в прошлую субботу отсутствовал в Каннах и возвратился туда «Голубым экспрессом» в воскресенье утром.

Отчета об итогах допроса врача не приводилось. Но Мегрэ, отлично представлявший обстановку на набережной Орфевр и знавший, как журналисты интерпретируют полученные ими сведения, сразу же понял, что тут не обошлось без заморочек.

Поначалу Жав вроде бы ссылался на субботнюю послеобеденную автомобильную прогулку до Монте-Карло и проведенную там же ночь в казино.

Ему не повезло, так как служащие аэропорта Ниццы заметили его машину, которая была припаркована там с полудня субботы до десяти утра воскресенья.

В общем и целом Жанвье потрудился на славу. Мегрэ представлял себе, сколько потребовалось телефонных звонков, чтобы воссоздать последовательность событий.

В субботу в девять пятнадцать утра Эвелин Жав, приехавшая в аэропорт на такси, вылетела в Париж.

Не прошло и часа, как в тот же самый аэропорт прикатил на своей машине ее муж и осведомился насчет самолета. Но до полудня рейса по расписанию не предвиделось.

Совершенно случайно оказалось, что «Вискаунт» фирмы «Бритиш эруэйс», задержавшийся из-за неполадки в моторе, был готов к вылету в Лондон. Жав поднялся на его борт, а столицу Великобритании тотчас же покинул рейсом на Париж, куда и прибыл в два часа пополудни.

Однако консьержка здания на бульваре Османн была непреклонна: Жава она не видела, как, впрочем, и его супругу.

Привратницей работала некая мадам Дюбуа, женщина, по описанию репортера, еще молодая и приветливая, имевшая десятилетнего сына. Муж покинул ее спустя несколько дней после рождения ребенка, и с тех пор никаких известий о нем она не получала.

Добавляли также, что она провела пару часов на набережной Орфевр и по выходе оттуда отказалась сделать какое-либо заявление.

Публиковали и ее фотографию, но оценить, насколько женщина привлекательна, было невозможно, оттого что она прикрыла лицо правым локтем.

Мегрэ представлял себе дома на бульваре Османн: они относились к одной и той же эпохе и были построены примерно одинаково. Просторным привратницким в них предшествовало некое подобие салона, а двойные стеклянные двери позволяли консьержкам наблюдать за входящими и выходящими жильцами и посетителями.

Мадам Дюбуа видела, как в восемь утра пришла на работу Жозефа, а в девять — доктор Негрель. Она заметила также, что десять минут первого он покинул дом, в два часа вернулся, а в полшестого ушел совсем.

Как ни странно, ни доктор Жав, ни его жена на глаза ей не попадались.

Однако Эвелин Жав непременно должна была как-то проникнуть к себе на этаж, раз ее обнаружили там мертвой.

В газете утверждалось также, что припертый к стене Жав в конечном счете отказался что-либо сообщить о том, как провел субботнее послеобеденное время в Париже, ссылаясь на необходимость сохранять профессиональную тайну.

Его не стали задерживать. Как, впрочем, согласно самым последним новостям, не задержали и доктора Негреля, что, должно быть, нещадно терзало душу следователя Комельо.