Жорж Сименон - Тюрьма

— Тебе идет спортивное.

Он не отозвался. В нем ничто больше не отзывалось на окружающее.

— А пальто не наденешь? Сегодня прохладно, хотя и солнце.

Он снял с вешалки замшевую куртку, посмотрел вокруг. В последнюю минуту глаза его остановились на Минне. Она поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ.

— Попрощаемся. Он поколебался.

— Хорошо.

Ален поцеловал ее так, как поцеловал бы сестру.

— Вернетесь к вечеру?

— Возможно.

Ален медленно спускался со ступеньки на ступеньку. Дважды он останавливался. В квартире на третьем этаже звенели детские голоса. Внизу он чуть было не толкнул двустворчатую дверь, ведущую в привратницкую, но передумал: поручений для привратницы у него не было, а письма его не интересовали.

Он сел в машину и доехал до своего гаража на улице Курсель.

— Здравствуйте, господин Ален! Возьмете «ягуар»?

— Ты заправил бак, малыш?

— Все в порядке. И смазка, и тормоза. Опустить верх?

— Да.

Ален сел за руль и повел машину в сторону Сен-Клу. Миновав тоннель, помчался по Западной автостраде. Теперь никто не сидел рядом с ним, никто не просил его ехать потише.

Мур-мур пытается сейчас наладить свою жизнь в Птит-Рокетт. Смехота!

Он сбавил скорость и поехал до того медленно, что многие машины обгоняли его, а водители недоуменно оборачивались. «Ягуар», спортивный автомобиль экстра-класса, ползет по шоссе, как улитка! Такое нечасто увидишь.

Спешить было некуда. Часы показывали четверть двенадцатого. Он смотрел на деревья так, словно видел их впервые в жизни. У них были рыжие, золотистые и даже темно-зеленые кроны. Иногда в стороне он замечал неасфальтированную, всю в выбоинах дорогу. Как давно не ездил он по таким!

Луга. Одинокая ферма со стадом черно-белых коров. Вдали стелется легкая дымка-должно быть, над извилистым руслом Сены.

Было прохладно, но он не чувствовал холода. Его обогнала колонна тяжелых грузовиков. Такие машины ему случалось водить в Африке. В общем, он немало дел переделал на своем веку.

Он чуть не прозевал знакомого съезда с автострады, но спохватился, свернул направо, проехал под автострадой и вывел машину на дорогу к вилле. Обычно про поворот напоминала ему Мур-мур. На дороге было пустынно, машины почти не попадались.

Когда перед ним возникла кирпичная крыша и квадратная башня его загородной виллы, Ален вспомнил, что ни разу после Парижа не закурил.

Над невысокой оградой маячила старая измятая шляпа Фердинанда. Патрик наверняка вертелся где-нибудь возле.

Ален въехал в ворота, которые днем всегда стояли открытыми, поставил машину во дворе перед скромным каменным крыльцом-террасой. Дверь ему открыла мадемуазель Жак. На ней было строгое синее платье, что-то вроде формы, которую она, должно быть, изобрела сама.

Высокая женщина, спокойная, с правильными чертами лица. Трудно сказать, хороша она собой или нет. Весьма возможно, что фигура у нее красивая, Но на это почему-то никто не обращает внимания.

— Я не знала, приедете ли вы. Патрик в огороде.

— Я так и подумал, увидев над оградой шляпу Фердинанда. Патрик ничего не знает?

— Нет, я всех предупредила. Впрочем, кроме почтальона и поставщиков, к нам почти никто не заходит.

Он смотрел на окна с частыми квадратными переплетами, на белые стены. Сколько души было вложено в этот дом, сколько хлопот! Почти воплощенная мечта детства. Как хорошо родиться в таком доме, а еще лучше приезжать на каникулы к бабушке.

В просторной кухне пол выложен красными плитками. Паркет в комнатах натерт до блеска. Сверкают белизной — под известку — стены отделанной в крестьянском стиле гостиной, оконные занавеси в цветочках.

— У вас усталый вид.

— Нет, сегодня я уже немного пришел в себя.

— Представляю, как вам было трудно.

— Да, нелегко.

— И никого рядом?

Он утвердительно кивнул.

— А как ваш свояк?

— Держался довольно стойко, гораздо лучше, чем я ожидал.

Ален направился к огороду, окруженному шпалерами винограда. Повсюду виднелись огромные, налитые янтарной желтизной груши. Ветви яблонь гнулись под тяжестью плодов. За яблоками Фердинанд ухаживал особенно заботливо. Едва они начинали созревать, он на каждое яблочко надевал мешочек, чтобы уберечь плод от гусениц.

Ровные дорожки. Прямые, как по нитке протянутые, тщательно прополотые грядки.

Садовник и Патрик рвали бобы. Заметив отца, мальчик бросился к нему. Ален подхватил его на руки, и Патрик крепко обнял его за шею.

— Как рано приехал! А где мама? Он искал глазами мать.

— Мама задержалась в Париже.

— Она приедет завтра?

— Вряд ли. У нее много работы.

Патрик не слишком огорчился. Фердинанд снял замызганную шляпу, обнажив бледную лысину, которая заблестела на солнце, словно полированная кость. Это было неожиданно при его обветренном, загорелом до темноты лице. Неожиданно и немного жутко.

— С благополучным прибытием, господин Ален.

— А мама не приехала, Фердинанд, у нее много работы. Ты не забыл, что обещал мне сделать лук?

Огород был как картинка из книжки. Дом тоже словно сошел с красочных страниц видового альбома.

— Патрик! Идем, пора завтракать.

— Колокол еще не звонил.

У них был даже колокол, рядом с кухней, и Лулу, жена Фердинанда, звонила в него перед каждой трапезой.

— Здравствуйте, Лулу!

От нее пахло кроликами, луком, душистыми травами.

— Добрый день, господин Ален! Она только пристально посмотрела на него, не осмеливаясь ни о чем спрашивать при ребенке.

— Мама не приедет, — объявил Патрик.

На кого он похож? Глаза как у матери, темные, то живые, то задумчивые. Переменчивые. Нижняя часть лица — его, Алена.

У Лулу был большой, выступающий под клетчатым фартуком живот, толстые ноги; на макушке жидкий узелок туго скрученных седых волос.

— Завтрак поспеет через несколько минут. Будете есть филе селедки? Патрик просил, я и приготовила.

Ален, должно быть, не расслышал. Он прошел мимо столовой в гостиную. Здесь в одном из углов в старинном шкафу треугольной формы стояли бутылки и бокалы. Ален налил себе виски, и Патрик с любопытством смотрел, как он пьет.

— Вкусно?

— Нет.

— Вкуснее лимонада?

— Нет.

— Так зачем же ты пьешь?

— Все взрослые пьют. У взрослых не всегда поймешь, почему они поступают так, а не иначе.

Тревожный взгляд, брошенный на него мадемуазель Жак, предупредил Алена, что следует выбирать выражения.

— А гости завтра приедут?

— Нет, сынок, не приедут.

— Никто-никто?

— Никто.

— Тогда мы весь день будем играть с тобой вдвоем!

— Меня тоже не будет.

— Ты уезжаешь? Когда?

— Скоро.

— Зачем?

А в самом деле, зачем? Но как объяснить пятилетнему человеку, что два-три часа в атмосфере этого дома невыносимы для его отца? Слишком о многом напоминает ему здешняя обстановка.