Джон Карр - Игра в кошки-мышки

— Вы же понимаете, что это убийство, — напомнил Барлоу.

— Вне всяких сомнений.

— Ну же! Так кто его совершил?

— Можно предположить, — уточнил судья, — тот, кто изъявил намерение зайти в открытый дом, воспользовавшись парадной дверью или открытым окном, после чего пустить мистеру Мореллу пулю в голову.

Барлоу стиснул кулаки:

— Вы, конечно, позволите мне действовать от вашего имени?

— В самом деле? Почему вы собираетесь действовать от моего имени?

— Потому что, похоже, вы не понимаете всей серьезности положения!

— Вы недооцениваете мой интеллект, — сказал судья, скрещивая толстенькие ножки. — Минутку. Разрешите мне напомнить вам, что, прежде чем занять судейское кресло, я занимался уголовными расследованиями, будучи ближайшим помощником моего покойного друга Маршалла Холла. И если наши детективы знают различных трюков больше, чем я, то я им даю право повесить меня. — Он сдержанно улыбнулся. — Вы, я вижу, не верите ни одному моему слову, не так ли?

— Я этого не сказал. Но сами вы поверили бы всему сказанному, сиди вы в судейском кресле?

— Да, — спокойно сказал судья. — Я отношу к своим достоинствам тот факт, что довольно редко ошибаюсь в оценке человека или истины, когда сталкиваюсь с ней.

— Тем не менее…

— Встает вопрос о мотиве. Любое законодательство, как вы должны знать, включает в себя исследование мотивов. Имеются ли какие-то причины считать, что я хотел убить этого не очень приятного, но безобидного молодого человека?

В этот момент в гостиной появилась Констанс Айртон.

Похоже, судья неподдельно удивился. Он приложил руку колбу, но не смог скрыть выражения крайнего огорчения. «Он любит ее так же сильно, — подумал Барлоу, — как и я, но проявление этого человеческого чувства столь же странно, как и его высокомерие».

— Я и не знала, что ты так заботишься обо мне… — вырвалось у Констанс, и она была готова снова разразиться слезами.

— Что ты здесь делаешь? — спросил судья.

Констанс пропустила его слова мимо ушей.

— Он был всего лишь гнусным… — Девушка была не в силах закончить фразу. Повернувшись к Барлоу, она продолжала держать палец направленным на труп Морелла. — Он заставил папу пообещать ему три тысячи фунтов, если он меня бросит. Конечно, я подслушивала. Вчера. Когда вы говорили обо мне. Естественно! А кто бы воздержался? Я подкралась и слушала; сначала я была так потрясена, что не верила своим ушам, а потом просто не знала, что делать. Когда я слушала эти слова, мне казалось, что у меня вырвали сердце.

Она переплела пальцы.

— Я не могла себе представить… сначала. Так что я продолжала улыбаться и притворяться. Вплоть до своей смерти Тони не догадывался, что я все знала. Я смеялась и веселилась вместе с ним. И вернулась с ним в Таунтон. Все время я думала: «Когда я наберусь смелости сказать, что он гнусный…» — Она замолчала. — Наконец я поняла, что надо делать. Я решила подождать, пока он сегодня вечером не встретится с папой. А когда он возьмет в руки свои драгоценные деньги, я войду и скажу: «Не плати ему ни пенса — я все знаю об этой свинье».

Констанс облизала пересохшие губы.

— О, это было бы потрясающе! — сказала она высоким, полным торжества голосом. — Но сегодня я не смогла следовать за ним, потому что он уехал в Лондон. Он объяснил мне, что едет поговорить со своим юристом относительно нашей свадьбы. Понимаешь, он все время улыбался и на прощание поцеловал меня, хотя не мог дождаться, когда избавится от меня. А потом… снова ничего не получилось. Я наняла машину, чтобы вечером успеть сюда, но она поломалась. Поэтому я и опоздала. Я допустила ошибку. Появись я тут пораньше или вмешайся вчера, все это можно было бы предотвратить. Я рада, что он мертв. Он разбил мое сердце. Может, глупо так говорить, но он это сделал! Так что я в самом деле рада его смерти. Но ты не должен был этого делать, ты не должен был!

На лице судьи Айртона не дрогнул ни один мускул.

— Констанс, — тихо сказал он холодным голосом, — ты хочешь увидеть своего отца в петле?

Настала мертвая тишина, давящее воздействие которой подчеркивал испуганный взгляд девушки. Она сделала жест, словно хотела закрыть рот ладонью, а затем застыла, прислушиваясь. Все они молча слушали. Но до их слуха доносился лишь шум прибоя, когда звякнула дверная ручка, дверь в холл открылась, и на пороге бесшумно возник констебль Уимс.

Если Уимс что-то и слышал, он не подал виду. Его юная свежая физиономия лучилась сознанием выполненного долга и лежащей на нем ответственности.

— Инспектор уже в пути, — с облегчением сообщил он.

— Ясно, — пробормотал судья.

— Нам придется доставить из Эксетера дактилоскописта и фотографа, — сказал Уимс. — Так что пока тут нельзя ничего трогать. Но я пока осмотрюсь и сделаю наброски. И… — Его взгляд остановился на Констанс. Он нахмурился. — Прошу прощения, мисс. Я вас тут видел?

— Это моя дочь Констанс.

— Вот как? Та молодая леди, что обручилась с… — Уимс окончательно растерялся, глянув на мертвеца. — Не хотите ли вы что-нибудь сказать мне, мисс?

— Нет, — отрезал судья.

— Сэр, я вынужден исполнять свои обязанности!

— Что означает, — вежливо вмешался Барлоу, — как сказал инспектор Грэхем, предварительный осмотр места происшествия. Особенно тела этого человека. Знаете, констебль, я думаю, вы можете найти нечто, что мы, возможно, пропустили.

Эти слова далеко не удовлетворили Уимса, но тем не менее он оценил их и с важным видом кивнул. Он отошел в другой конец комнаты и стал внимательно рассматривать ее, время от времени перемещаясь с места на место, чтобы обеспечить себе лучший обзор. Что дало Фреду Барлоу возможность сопутствовать ему.

Очертания раны в голове Морелла были четкими и чистыми, без следов порохового ожога. Револьвер, ныне лежащий на шахматном столике, марки «Ив-Грант» 32-го калибра, похоже, был вполне в состоянии нанести такую рану. Присмотревшись, Барлоу заметил, что шляпа Морелла, жемчужно-серого цвета с кокетливым перышком, закатилась под стол. Рядом с ней валялся скомканный носовой платок с вышитыми на уголке инициалами «Э. М.». Микрофон телефонной трубки треснул и раскололся при падении.

— Не трогайте его, сэр! — настоятельно предупредил Уимс.

— Подошвы, — указал Барлоу, — сырые и грязные. Есть основания предположить, если вы не против, что, должно быть, он предпочел пройти по влажной лужайке и воспользоваться окном, а не кирпичной дорожкой, что ведет к входной двери.

Преисполнившись серьезности, Уимс даже порозовел.

— Мы не знаем, как он попал в дом, сэр, разве что мистер… разве что его светлость расскажет нам. Напоминаю вам, что пока к нему нельзя прикасаться. Боже милостивый!