Агата Кристи - Кривой домишко

Как раз в тот момент, когда я выходил на лестничную площадку второго этажа, из дверей своей гостиной легко и стремительно выскользнула Бренда. Она приблизилась ко мне, взяла меня за руку и заглянула мне в глаза: — Ну что?

Тот же вопрос, только иначе сформулированный, задал мне Лоуренс. И единственное произнесенное устами Бренды слово было гораздо более действенным, чем все сбивчивые тирады Лоуренса.

Я отрицательно покачал головой:

— Ничего нового.

Женщина глубоко вздохнула:

— Я так боюсь, Чарлз… Так боюсь…

Ее страх был непритворным; сейчас, в этом тесном пространстве, он как будто передался и мне, и я еще раз остро ощутил одиночество Бренды среди этого враждебного окружения.

Она как будто отчаянно воскликнула: «Кто, кто же на моей стороне?!» И что можно было бы ей ответить? Лоуренс Браун? Но кто такой, в конце концов, этот Лоуренс Браун? Разве можно на него опереться в трудную минуту? Слабое, жалкое существо. Я вспомнил, как накануне вечером эти двое проплывали в сумерках мимо окон гостиной.

Мне очень хотелось помочь Бренде. Но я ничего не мог для нее сделать и не мог сказать ей ничего утешительного. И в глубине души я чувствовал себя виноватым, словно за мной следили насмешливые глаза Софии. «Она успела тебя обработать», — слышался мне голос девушки.

И София никак не желала войти в положение Бренды — одинокой, беспомощной, подозреваемой в убийстве женщины.

— На завтра назначено официальное дознание, — сказала Бренда. — Что… Что там будет происходить?

Здесь я мог успокоить ее.

— Пусть это вас не волнует. Дознание отложено. Хотя это развяжет языки газетчикам. До сих пор в прессе не появлялось никаких сообщений, что мистер Аристид умер не естественной смертью. Леонидисы — очень влиятельная семья. Но сейчас, когда дознание отложено, вероятно, и начнется самое забавное.

(Какие дикие слова иногда срываются с языка! Забавное! Почему я употребил именно это слово?!)

— Это все… Будет ужасно?

— На вашем месте я бы просто никому не давал никаких интервью. И знаете, Бренда, вам нужен адвокат…

Она отпрянула в сторону, задохнувшись от ужаса.

— Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Просто юрист, охраняющий ваши интересы и могущий посоветовать, что делать и говорить и чего не делать и не говорить. Вы же понимаете, — добавил я, — вы остались совсем одна.

Она сжала мою руку:

— Да! Вы поняли это. Вы помогли мне, Чарлз, помогли…

Я повернулся и начал спускаться вниз с чувством некоторого облегчения и удовлетворения… И тут я увидел стоящую на ступеньках Софию. Голос девушки был холоден и сух.

— Где ты пропадаешь так долго? — осведомилась она. — Звонили из Лондона. Твой отец срочно хочет видеть тебя.

— Он в Скотленд-Ярде?

— Да.

— Интересно, зачем я понадобился ему? Он ничего не говорил?

София отрицательно покачала головой. Взгляд ее был тревожен. Я притянул девушку к себе.

— Не волнуйся, дорогая моя, — сказал я. — Я скоро вернусь.

В кабинете отца царила какая-то напряженная атмосфера. Мой старик сидел за столом, главный инспектор Тавернер стоял у окна, опершись плечом о стену. В кресле посетителей сидел мистер Гэйтскилл, явно чем-то раздраженный.

— …Оскорбительное недоверие… — холодно говорил он.

— Конечно, конечно — успокаивал его отец. — А, привет, Чарлз! Ты как раз вовремя. Тут обнаружились некоторые удивительные обстоятельства дела. — Беспрецедентный случай, — вставил мистер Гэйтскилл.

Маленький поверенный был явно уязвлен чем-то до глубины души. За его спиной инспектор Тавернер ухмылялся мне.

— Я расскажу, с вашего позволения? — сказал отец. — Мистер Гэйтскилл получил сегодня любопытную записку, Чарлз. От некоего мистера Агродополуса, владельца ресторана «Дельфос». Это глубокий старик, грек по национальности. Очень давно Аристид Леонидис выручил его — тогда еще молодого человека — из беды, и Агродополус навсегда сохранил чувство благодарности к другу юности и благодетелю. И похоже, Аристид безоговорочно доверял ему.

— Никогда бы не поверил, что Леонидис так подозрителен и скрытен, — раздраженно заговорил мистер Гэйтскилл. — Конечно, он был в весьма преклонных годах…

Практически на грани старческого слабоумия.

— Видите ли, мистер Гэйтскилл, — мягко заметил отец, — когда человек очень стар, он часто уносится мыслями в свои молодые годы, к друзьям юности.

— Но я вел дела Леонидиса больше сорока лет! — взвился поверенный. — Сорок три с половиной года, если уж быть точным.

Тавернер снова ухмыльнулся.

— А что, собственно, случилось? — поинтересовался я.

Мистер Гэйтскилл открыл было рот, но отец опередил его:

— В своей записке мистер Агродополус сообщал, что выполняет указания, данные его другом Аристидом Леонидисом. Короче, с год назад мистер Леонидис отдал ему на хранение письмо, которое мистер Агродополус должен был передать мистеру Гэйтскиллу сразу после смерти старого Леонидиса. В случае же если мистер Агродополус умрет первым, передача письма возлагалась на его сына, крестника мистера Леонидиса. В своей записке мистер Агродополус извиняется за задержку, объясняя ее тем, что болел воспалением легких и узнал о смерти старого друга только вчера вечером.

— Все это в высшей степени непрофессионально! — прошипел мистер Гэйтскилл.

— Вскрыв запечатанный конверт и ознакомившись с его содержанием, мистер Гэйтскилл счел себя обязанным…

— В данных обстоятельствах, — вставил поверенный.

— …Ознакомить с ним и нас. В конверте находится завещание старого Леонидиса, должным образом подписанное и заверенное, и сопроводительное письмо.

— То есть завещание наконец-то обнаружилось? — уточнил я.

Мистер Гэйтскилл побагровел.

— Это не то завещание! — рявкнул он. — Это не тот документ, который я составлял по просьбе мистера Леонидиса. Это завещание написано его собственной рукой! Очевидно, мистер Леонидис хотел выставить меня полным идиотом.

Главный инспектор Тавернер попытался налить немного бальзама на душевные раны поверенного.

— Все-таки он был очень стар, мистер Гэйтскилл, — сказал он. — А старики, как правило, все с приветом… Нет, они не сумасшедшие — просто слегка эксцентричные.

Мистер Гэйтскилл только фыркнул в ответ.

— Итак, мистер Гэйтскилл позвонил нам, — продолжал отец, — и вкратце ознакомил нас с содержанием завещания. Я попросил его прийти сюда и принести с собой документ. И позвонил тебе, Чарлз.

Я до сих пор не понимал, зачем здесь понадобилось мое присутствие. Поведение отца и Тавернера в данном случае казалось мне непонятным. В свое время я, безусловно, узнал бы об условиях завещания, и, в конце концов, меня совершенно не касалось, как старый Леонидис распорядился своими деньгами.