Джон Карр - Убийства единорога

– Значит, вы допускаете, – продолжал я, – что с багажом могла произойти ошибка?

Он пожал плечами:

– Вы должны убедить шефа, месье, а не меня. Кроме того, какая ошибка? Разве мы совершили ошибку?

– О да. Помните, что портфель самозванца, именовавшего себя Гаске, таинственно исчез? Вижу, что помните. Его нашли?

– Нет. Это правда, – согласился Огюст, снова прищурясь на кончики усов. – Но это не делает черный чемодан коричневым, а коричневый черным. Фальшивый Гаске доставил нам – я имею в виду шефу – много хлопот! Конечно, мы думали, что он Фламанд. Вот почему я наблюдал за его окнами, а шеф – за его дверью. Мы хотели посмотреть, что он намерен делать, а потом – voila! [41]– Огюст сжал кулак. – Когда его убили, шеф расстроился. Фламанда надо было искать снова. Поэтому, когда вы ужинали, он приказал мне обыскать все комнаты, кроме комнат доктора Эбера, в котором он уверен, и двух англичан, которых называют «сэр».

Мыс Эвелин сразу же обратили внимание на одну деталь этого монолога.

Эвелин выпрямилась:

– Значит, д'Андрье, или Гаске, наблюдал за дверью этого человека перед убийством? Откуда?

– Ну… – Огюст задумался. – Полагаю, из средней двери своих комнат в конце галереи, мадемуазель.

– И следовательно, он мог видеть всю галерею, пока не погас свет?

– Понимаете, я всего лишь подчиненный… – пробормотал Огюст.

Эвелин возбужденно повернулась ко мне, забыв о французе:

– Одна вещь мне с самого начала казалась странной, Кен. Когда Гаске обвинил тебя, он не упомянул одно обстоятельство, которое раньше интересовало всех. Кто выключил свет на втором этаже рубильником в бельевой? Если Гаске думал, что ты убийца, он должен был считать, что и свет выключил ты. У тебя была возможность это сделать? Я знаю, что ты этого не делал, так как была с тобой в этой комнате, но есть какое-нибудь доказательство?

– Да. Фаулер утверждает, что видел бы любого, идущего к бельевой, если он шел с этого конца галереи. Он говорит, что никто туда не проходил.

– Верно. Теперь подумай. Самозванец заявляет, что он Гаске, когда его загнали в угол. Настоящий Гаске, или д'Андрье, знает, что это не так. Естественно, он стал наблюдать за его дверью, как Огюст наблюдал за окном, и должен был четко видеть галерею. Гаске должен был видеть, кто проскользнул в бельевую и выключил свет… Почему же он не сказал об этом?

– Думаю, он придерживал взрыв бомбы… Нет, постой! Он не стал бы так делать, если собирался обвинить меня, потому что я не заходил в бельевую и не выключал свет. Напротив, в течение часа или получаса после убийства Гаске был больше всего озадачен…

– Озадачен?

– Да! Он желал выдвинуть обвинение против Фаулера и доказать, что только у Фаулера была возможность проскользнуть в бельевую…

– Ты имеешь в виду, что он видел, как Фаулер это сделал? Я пробовал сложить вместе фрагменты картинки-загадки.

– Это возможно. Но есть возражения. Стал бы он так срываться с цепи, распутав только полдела и собрав так мало свидетелей его театрального эффекта? Не попытался бы лучше подготовиться к атаке? Не сказал бы «Не думайте блефовать – я видел, как вы туда входили!» вместо сравнительно мягких логических упражнений?

– Ему нравится представлять себя логиком.

– Да, но еще больше ему нравится безошибочно хватать добычу. Вспомни, это величайшее дело в его жизни, а он далеко не глуп. Г. М. говорит, что он обвинил Фаулера только потому, что был расстроен, озадачен и стрелял наугад. Если он считал Фаулера виновным, то почему так быстро переключился на меня? Но если Гаске не видел Фаулера проскальзывающим в бельевую (а меня он точно не видел), то кого же он видел, в конце концов?

В глазах Огюста, который слушал нас, приложив ладонь к уху, чтобы лучше понимать, светилось любопытство. Но, увидев, что я смотрю на него, он распушил усы и стал по-отечески благожелательным.

– Если я вас правильно понял, – сказал он, – это интересно, но маловероятно. Возможно, это был человек-невидимка?

Эвелин устремила на него взгляд, полный холодного неодобрения:

– Вы меня удивляете, сержант Аллен. Подумайте о вашем долге перед Францией! Подумайте, наконец, о собственной карьере! Вы ведь толковый человек, не так ли? Отлично! Значит, вы могли бы разобраться в этом деле, если бы вам представилась возможность?

– Ну, – осторожно признал Огюст, – у меня могут иметься определенные идеи. Но я верен моему шефу, а он величайший детектив в мире…

– Вопрос не в том, – прервал его я. – Вы говорите, что он был около двери. Превосходно. Тогда кого он мог видеть входящим в бельевую? При сложившихся обстоятельствах мы делаем вывод, что не Фаулера…

Ворчанье.

– Следовательно, Фаулер говорит правду, заявляя, что не видел никого идущего с другого конца галереи. Это исключает мисс Чейн, миссис Миддлтон, Хейуорда, меня… фактически всех. Напрашивается вывод, Огюст, что свет выключил ваш шеф.

– Нет! – прогремел Огюст, вскочив со стула. – Это нелепо! Зачем шефу делать такую глупость? Это оскорбительно, а кроме того, я здесь, чтобы наблюдать за вами, а не разговаривать…

Эвелин задумалась, покуривая сигарету и закинув ногу на ногу. Внезапно она склонилась вперед:

– Какие же мы дураки, что упустили это! Не только шеф находился в другом конце галереи, где его не могли видеть. Вы забыли, что Оуэн Миддлтон был в ванной?

Я заявил, что отказываюсь этому верить не только потому, что Миддлтон последний, в ком я мог бы заподозрить Фламанда, но и потому, что он поддержал меня в трудную минуту.

– Признаю, что это не слишком веские причины, – добавил я. – Но если бы он выключил свет, д'Андрье видел бы его. А он явно не обращал никакого внимания на Миддлтона.

– Но он, казалось, и на тебя не обращал никакого внимания, пока не предъявил тебе обвинение, – возразила Эвелин. – Помнишь, я говорила тебе, что Миддлтон, по его собственному признанию, только что вернулся из Индии?

– Да, помню. Что означают эти намеки на Индию, и вообще, что подразумевают под единорогом? Все говорят о нем! Рэмсден заявил, что он стоит королевства и миллиона фунтов. Прекрасно! Но что он собой представляет? Теперь, когда кота выпустили из мешка, я бы хотел, чтобы кто-нибудь проделал то же с единорогом. Несправедливо находиться под арестом, не имея понятия, что именно ты собирался украсть.

Эвелин взмахнула рукой с сигаретой:

– Всему свое время, Кен. А свет должен был выключить Миддлтон. Неужели ты не понимаешь, что если это не он, то единственные альтернативы – д'Андрье и человек-невидимка Огюста?

В этот момент Огюст поднял руку:

– Невидимка только в одном смысле, мадемуазель.

– В каком?

– В том, что шеф, возможно, не мог его видеть.

– Хотя вошел в бельевую при включенном свете?