Джон Карр - Назло громам

Теперь это в прошлом, и кому-то может даже показаться смешным, что ее волнуют появившиеся слухи. Тем не менее она написала письмо «той милой девушке» мисс Пауле Кэтфорд на адрес ее издателя и вот спрашивает меня, не могу ли я ее успокоить и рассказать, как запомнилось мне это несчастье. Далее энергичный росчерк пера — «Искренне ваша Ева Ферье».

Наступила пауза.

Хатауэй скорчил гримасу и развел руками:

— Так вот, я ничего не могу сказать по этому поводу. И сомневаюсь, может ли что-либо рассказать мисс Кэтфорд. Так я и ответил миссис Ферье.

— И что потом?

— От нее авиапочтой пришло второе письмо, написанное в более резком тоне. Она сообщила, что оказалась в ужасном положении и на карту может быть поставлено ее доброе имя. И спрашивала: не удастся ли мне приехать к ней на недельку, начиная с пятницы, 10 августа, чтобы обговорить проблему? А она постарается пригласить и мисс Кэтфорд.

На сей раз я сообщил ей, что принимаю ее предложение (а кто бы не принял?), воздержавшись от упоминания некоторых очевидных вещей. Когда ты являешься гостем буйного нациста, а вокруг тебя — его бандиты и он объявляет о том, что кто-то случайно свалился через парапет, самое благоразумное — молчать. Не станешь же ты говорить: «Дорогой шарфюрер, вы только не волнуйтесь, но кто-то из вас чудовищно врет». Во всяком случае, я этого не сказал. Не стал я также спрашивать миссис Ферье о том, что нам предстоит обговорить, однако предпринял некоторые действия.

— Да? И какие же?

— Что значит — какие, черт побери! — резко откликнулся Хатауэй. — Постарался связаться с тобой! Кстати, я пытался сделать это сразу же после первого письма, но тебя не оказалось в Женеве.

— Я был в Париже.

— Ну да, вскоре я это выяснил. Так вот, вопрос в том, кто же пустил слух о том, что она замешана в убийстве? Я отнюдь не горжусь тем, что был тогда в Берхтесгадене, и никому, кроме тебя, об этом не рассказывал. Выходит, это сделал кто-то другой. Скажи, скольким людям ты поведал эту историю?

— Только Одри Пейдж. Причем лишь сегодня вечером, по настоянию ее отца.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно. И то…

— И то, полагаю, рассказал ей ее только потому, что влюблен в эту юную леди?

Брайан улыбнулся, пытаясь скрыть свои чувства:

— Это не имеет значения.

— Неужели? Ну и сила духа!

— Я хочу сказать — это не имеет значения, даже если бы было правдой. Одри по уши влюблена в кое-кого другого.

— В юного Филипа? Гм. — Хатауэй стукнул пальцем по столу. — Так поэтому ты совершенно не тревожишься о ее безопасности?

— Для этого нет реальной причины. Письма миссис Ферье к тебе могут быть посланиями невиновной женщины, пытающейся защититься от клеветы и злословия. А Одри она приглашала к себе еще прошлой зимой. Это — всего лишь случайное приглашение случайной подруги, а примерно месяц назад она его уточнила, назначив ту же дату… — Брайан внезапно замолчал.

— Случайное приглашение, да? И миссис Ферье подтвердила его месяц назад, когда не могла думать ни о чем другом, кроме как только о слухах с ее причастностью к убийству? И ты не находишь в этом ничего подозрительного? Не смеши меня!

Сутуловатый Хатауэй, похожий на вопросительный знак с лысой головой на его конце, вскочил из-за стола. Брайан быстро поднялся вслед за ним. В наступившей тягостной тишине они грустно уставились друг на друга; было слышно, как щелкнула минутная стрелка на больших электронных часах. Хатауэй взял свою шляпу и портфель.

— Идем, — позвал он. — Идем, пора!

— Куда мы идем?

— Не задавай вопросов. Если ты не собираешься защищать мисс Пейдж, то я намерен сделать это. Мне надо еще получить кое-какую информацию, и тогда мы обойдем Гидеона Фелла в его игре.

— Ты, наконец, скажешь мне, — уже не сдерживаясь, спросил Брайан, — зачем ты впутываешь во все это доктора Фелла? Он ведь не в курсе этого дела, не так ли? Или Ева Ферье пригласила и его приятно провести недельку на ее вилле?

— Нет, — коротко ответил Хатауэй, — это сделал Десмонд Ферье.

Стулья шаркнули по эбонитовому полу.

— Представь себе, — продолжил Хатауэй, нахлобучивая свою островерхую шляпу и тут же снова стаскивая ее. — Все обстоит именно так, как я сказал: Десмонд Ферье действительно пригласил доктора. Он шепнул об этом твоему слоноподобному другу. Сегодня в полдень Фелл уже находился на вилле «Розалинда». А теперь оплати счет и иди за мной.

Брайан положил на стол банкнот, проделав это медленно, чтобы выиграть время на раздумье. Сквозь открытые двустворчатые двери, выходящие на террасу и набережную Туреттини, был слышен шум волн Роны, пенящихся в самой узкой ее части, где она огибала мост, соединявший набережную с островом. Этот шум, совершенно неслышный днем, громко звучал в эти тихие вечерние часы. Брайан вслед за Хатауэем направился в фойе.

Немногочисленные постояльцы отеля уже вернулись — кто из театра, кто из ресторана или ночного клуба. Ресторан еще работал. Хромированная стрелка на часах над регистрационной стойкой в фойе отсвечивала кремово-оранжевым и черным цветами, приближаясь к половине одиннадцатого. Хатауэй потащил своего спутника к лифтам.

— Скоро мы убедимся, — объявил он, — что лучше: мое тщательное планирование или рассеянный ум Гидеона Фелла. Кстати, тебе когда-нибудь доводилось встречаться с мисс Паулой Кэтфорд?

— Нет.

— Но может быть, ты видел ее фотографию?

— Насколько помню, нет.

— Ага! Так вот, если ты посмотришь туда, куда я тебе показываю, — вон туда! — то тебя ждет сюрприз.

Один из лифтов резко спустился вниз, его зеленая дверь открылась, и Брайан от неожиданности даже остановился. Хатауэй был прав: Брайан предполагал, что журналистка, объездившая чуть ли не весь свет, должна быть сильно накрашенной самовлюбленной дамой крепкого телосложения, с заученными жестами и резким голосом, потому, увидев Паулу Кэтфорд, был просто потрясен. Из лифта вышла скромная, благообразная черноволосая девушка; ее высокая и стройная, с немного округлыми формами фигура и манера держаться производили очень приятное впечатление. Ее скорее можно было назвать девушкой, чем дамой, хотя, судя по всему, ей должно было быть около тридцати. Паулу нельзя было назвать красавицей, но цвет лица и большие глаза делали ее очень привлекательной. Если бы не модная одежда, ее можно было бы принять за дочь приходского священника, приехавшую на каникулы.

Девушка поспешила к Хатауэю, на ходу укладывая в сумочку ключ от номера.

— Я опоздала, сэр Джералд?

— Нет, что вы, напротив, милая леди, вы пришли на пять минут раньше. Но прежде всего я хочу принести вам мои извинения.

— Но послушайте, вы не должны этого делать. Вы такой известный и занятой человек, я же не привыкла к такому большому вниманию.