Джозефина Тэй - Человек из очереди

До четырех часов Симпсон стриг газон и болтал то с экономкой, то со служанкой, которая всякий раз придумывала новый предлог, чтобы переброситься словечком, при этом не очень-то заботясь, верит ли он ее выдумкам; затем они пили чай — более продуктивный с точки зрения информации, чем на Лемонора-роуд, однако и более скучный из-за отсутствия его коллеги. Только после этого Симпсон проследовал в церковь. Здание церкви он приметил заранее. Оно было из красного кирпича, настолько совершенное в своем уродстве, что исключало всякую мысль о непродуманности замысла. Желто-коричневые и ультрамариновые стекла витражей в этот сумрачный час, слава Богу, не столь резали глаз, как при дневном свете, однако ярко освещенный церковный зал выглядел и без того достаточно уродливо. По его пространству металось несколько женщин. Они суетливо бегали туда-сюда, как курицы, — шумно и без всякого толку, поскольку стоило одной из них что-то предложить, как другие тут же вносили свои изменения, после чего немедленно начиналась общая дискуссия. Эти споры длились бесконечно и способны были вывести из терпения любого нормального человека, так как сопровождались постоянными неискренними извинениями всех участниц друг перед другом. Понаблюдав за ними некоторое время от дверей, Симпсон, так же как и в случае с мистером Келдикотом и его травокосилкой, почтительно снял головной убор и сделал шаг вперед, так что его наконец заметили. На вопрос, что ему нужно, он объяснил, что его прислал им в помощь преподобный мистер Келдикот. Немедленно он оказался в центре всеобщего благосклонного внимания. Настолько благосклонного, что неожиданно для себя Симпсон преисполнился сознанием собственной значимости — чувством, абсолютно несвойственным человеку, работающему в Скотланд-Ярде. Правда, этому чувству не суждено было укорениться: оно растворилось как дым при встрече с его коллегами и соперниками в деле сыска. Рассказывая Маллинзу с глазу на глаз о своих церковных впечатлениях, он употребил некое цветистое выражение, которое я не берусь повторить; могу лишь сказать, что благодаря ему Маллинз прекрасно представил себе, с какого типа публикой Симпсону пришлось пообщаться в тот вечер. В целом же Симпсон, по совершенно непонятной для меня причине, был чрезвычайно недоволен проведенным в церкви вечером и самим собой. Казалось бы, рыжеватые волосы и веснушки непременно делают человека жизнерадостным — против такого сочетания невозможно устоять. Может, на него угнетающе подействовала розовая с малиновым отливом окраска стен? Это могло ранить чувствительную душу, но не душу Симпсона. К тому же Симпсон без сомнения был среди них самой популярной особой мужского пола; что до нужной информации, то она просто валялась под ногами — нагнись и бери. И все же факт остается фактом: когда Симпсон исполнил свою роль и Маллинз передал, что босс очень им доволен, лицо Симпсона искривила гримаса, никак не шедшая к рыжим волосам и веснушкам, и он огрызнулся — нет, правда, по-настоящему огрызнулся, резко бросив: «Зато уж я и натерпелся!»

Собрание окончилось в приличествующее случаю время — в девять сорок пять, и Симпсон, вновь ублажив дам своей расторопностью, отправился провожать домой ту из них, которая казалась ему самой злостной сплетницей и святошей, что не помешало ей согласиться с его галантным предложением.

На следующее утро ко встрече с Грантом у Симпсона была полная информация о миссис Эверет.

Миссис Эверет была родом из Шотландии. Отсутствие у нее акцента объяснялось отчасти тем, что она прожила в Лондоне четверть века, отчасти же тем, что она родилась на западном побережье. Ее отец был пастором Малой Церкви в деревушке близ Росса; там же в настоящее время имел приход и ее брат. Девичья фамилия ее была Логан, она овдовела пятнадцать лет тому назад, детей не имела. Ее действительно не очень любили, потому что она не отличалась общительностью, но была всеми весьма уважаема.

Даже тот факт, что она сдавала комнаты двум букмекерам, не поколебало ее высокого престижа в глазах членов брайтлингсайдской конгрегации. Соррел поселился у нее сразу после демобилизации, а тогда он еще не был букмекером, и, следовательно, миссис Эверет не могли обвинить в том, что она намеренно предоставила свое жилье в распоряжение человека с порочными наклонностями. Никто из членов общины в глаза не видел обоих постояльцев. Насколько понял Грант, к ним заочно относились как к своего рода прокаженным, однако пересуды по их поводу шли бесконечно, поскольку для добродетельных нет более захватывающей темы, чем порок. Таким образом, люди, о самом существовании которых ни Соррел, ни Ламонт и понятия не имели, знали о каждом их шаге. Эти двое — как и говорила миссис Эверет, которая, судя по всему, никогда не лгала в тех случаях, когда это можно было легко проверить, — повсюду были неразлучны. Ни один не имел «постоянной подружки». Оба, по брайтлингсайдским стандартам, очень хорошо одевались, и миссис Эверет на них надышаться не могла и все для них делала… В Лондоне у миссис Эверет вроде как родни не было, но раз в год она обычно ездила в Шотландию, и, если ее постояльцы в это время оставались в городе, она договаривалась с кем-нибудь, чтобы они не терпели никаких неудобств в ее отсутствие.

Когда так много претерпевший ради правого дела Симпсон наконец закончил свой рапорт и покинул кабинет, Грант вызвал к себе всех, кто дежурил в ночь на понедельник на вокзалах Кингз-Кросс и Юстон, и затребовал описать всех более или менее подозрительных. Едва дежуривший на Кингз-Кросс стал рассказывать о молодом человеке и его матери, Грант насторожился и попросил подробнее описать мать, что и было исполнено с предельной точностью.

— Еще кого-нибудь заметили? — спросил он.

«О да, не одного и даже не двух, а гораздо больше» — был ответ. Сыщик не без горечи заметил далее, что, похоже, все скуластые, смуглые, худые мужчины родом из Шотландии, потому что поезд ими был прямо-таки битком набит.

— Почему вы решили, что это не тот, кто нам нужен?

— По его поведению, сэр. И по поведению женщины. И чемодан на полке был повернут так, что инициалы на нем были ясно видны, «Дж. Л.». Потом, у него с собой была сумка для гольфа, и держался он вполне естественно.

«Ай да миссис Эверет! Молодчина! — сказал про себя Грант. — Про сумку для гольфа, конечно, подумал не тот, кто забыл деньги в ящике комода». Грант усомнился, что чемодан с инициалами был оставлен для всеобщего обозрения специально. Вряд ли кто-нибудь стал бы без всякой на то необходимости подвергать риску все предприятие, сознательно пойдя на такой глупый блеф. Скорее всего это простая случайность.

— Куда же он направился?