Джозефина Тэй - Поющие пески

— Нет. Он очень из-за этого на нас дуется. Говорит, что он раз-рожденный.

— Раз-рожденный?

— Да. Новомодное определение.

— Где он раскопал это словечко?

Он выдержит, пока они не доедут до поворота, а там попросит Томми остановиться.

— Не знаю. Скорее всего, услышал от одной теософки, которая как-то осенью делала доклад в женском клубе.

Что случится, если Томми узнает? Нечего стыдиться. Если бы он был парализованным, то без предубеждений принял бы помощь и сочувствие Томми. Почему же надо скрывать от друга, что он обливается потом от страха перед чем-то выдуманным? А может, найти какой-то предлог? Например, попросить Томми, чтобы он остановился на минутку, потому что он хочет посмотреть на панораму гор?

Уже поворот. Хотя бы до сих пор он выдержал.

Он добавит еще кусок дороги вдоль реки. Там у него будет лучший предлог: проверка уровня воды. Намного более правдоподобный, чем любование природой. Водой Томми заинтересуется сразу же. Еще какие-то пятьдесят секунд. Раз, два, три, четыре… Пора.

— Этой зимой две овцы утонули в этом месте, — сказал Томми, делая поворот.

Слишком поздно.

Что еще можно выдумать? Слишком близко Клюн, нелегко найти предлог.

Он не мог даже закурить сигарету, чтобы не выдать себя дрожанием рук.

Возможно, если бы он чем-нибудь занялся, какой-нибудь глупостью…

Он взял в руки пачку газет, лежащую рядом на сиденье, и начал старательно и бесцельно их перекладывать. Заметил, что среди них нет «Сигнала». Он намеревался взять этот номер из-за удивительного стишка на полях. Наверняка газета осталась на столе в ресторане. Ладно, не стоит об этом. Газета сделала свое дело, у него было чем занять мысли за завтраком, а владельцу она уже не нужна. Он достиг своего Рая, своего небытия, если это было его целью. Уже не будет для него удовольствия чувствовать, как дрожат руки и пот выступает на лбу, удовольствия борьбы с демонами. Не для него этот спокойный пейзаж и прекрасный вид гор на фоне неба.

В первый раз Грант задумался о том, что же привело этого молодого человека в Шотландию.

Наверное, не для того он купил спальный билет первого класса, чтобы напиться до бессознательного состояния. Он ехал куда-то с какой-то целью, по делу, с определенными намерениями.

Зачем он ехал на север в такую немодную пору года? Ловить рыбу? В горы? Насколько он помнит, купе производило впечатление пустого. Но может, багаж был под постелью? Или даже в багажном вагоне? А что другое, кроме спорта, может быть? Служебные дела?

Нет, это не такой тип лица.

Актер? Художник? Это уж скорее.

Моряк, возвращающийся на корабль? По пути к какой-нибудь морской базе на Инвернессе? Не исключено. С таким лицом он хорошо бы выглядел на капитанском мостике, на быстром маленьком кораблике.

Что могло привести в Шотландию в начале марта этого худого темноволосого юношу со смелыми бровями и склонностью к алкоголю? А может, при теперешнем ограничении продажи виски он намеревался открыть нелегальное производство?

Это забавная мысль. Интересно, большие трудности были бы у него? Наверное, большие, чем в Ирландии, потому что в Шотландии люди не склонны к нарушению законов, но если бы только удалось, на виски он наверняка много бы заработал. Грант почти жалел, что не может уже подсунуть эту мысль молодому человеку. Могло случиться, что вчера вечером он сидел бы с ним за ужином в вагоне-ресторане и, возможно, увидел бы блеск в глазах молодого человека при мысли о таком нарушении закона. Вообще он охотно бы с ним поговорил, обменялся взглядами, что-нибудь о нем узнал. Если бы кто-нибудь поговорил с молодым человеком вчера ночью, может быть, сегодня он был бы частью утра, этого прекрасного мира, полного даров и обещаний, вместо…

— …И он надел его на посох там внизу, — закончил Томми свой рассказ.

Грант посмотрел на свои руки и удостоверился, что они уже не дрожат.

Его спас тот молодой человек, который для себя не нашел спасения.

Грант поднял глаза и увидел перед собой белый дом, расположенный в зеленом углублении на склоне горы, одинокий на фоне заслоняющей его стены елей, выглядящих как темно-зеленый ковер в голом пейзаже. Голубой дым поднимался из трубы в тихом воздухе. Это была чудная квинтэссенция покоя.

Когда они въезжали наверх, он увидел Лауру, выходящую их встретить. Она помахала им рукой, а потом отбросила со лба прядь волос. Этот знакомый жест разлил теплую волну в его остывшем сердце. Именно так в детские годы она ждала его на маленькой террасе, в Баденохе, тем же самым движением отбрасывала волосы. Ту же самую прядь волос.

— Черт побери! — сказал Томми. — Я забыл бросить письма. Не говори ничего Лауре, разве что спросит.

Лаура поцеловала Гранта в обе щеки, охватила его взглядом и сказала:

— У меня для тебя на завтрак вкусная птица, но мне кажется, что намного больше тебе нужен сон. Поэтому иди наверх и забудь о еде. У нас будет масса времени на разговоры.

Грант подумал, что только Лаура может так приспособить роль хозяйки к потребностям гостя. Никакого приставания со старательно приготовленным завтраком, никакого тайного шантажа. Она не пыталась даже заставлять его пить чай, которого ему не хотелось, не предлагала роскошного горячего купания. Не требовала приветственной болтовни, этого любезного поддержания компании. Без вопросов и не раздумывая она предложила ему единственную вещь, которая, действительно была ему нужна: сон.

Он думал, является ли причиной то, что он выглядит нервноистощенным, или же просто она так хорошо его знает. Гранту пришло в голову, что он не имел бы ничего против, если бы Лаура знала о его страхах. Удивительно, ведь он опасался открыть перед Томми свои слабости, но ему совсем не помешало бы, если бы Лаура узнала о них. А должно быть наоборот.

— На этот раз я поместила тебя в другой комнате, — говорила Лаура, когда он шел за ней по лестнице, — потому что в западной комнате еще чувствуется запах свежей краски.

Действительно, она немного поправилась, но он отметил, что ноги у нее все такие же красивые. И со свойственной себе отстраненностью подумал, что если у него нет желания скрывать от Лауры свои детские приступы страха, то потому, что он уже нисколько в нее не влюблен. Мужская потребность показаться женщине в хорошем свете не требовалась в отношении Лауры.

— Вообще считается, что спальня должна иметь восточное освещение, — говорила она, стоя посреди комнаты и рассматривая ее, как будто никогда тут еще не была. — Словно это достоинство. По-моему, гораздо приятнее смотреть через окно на солнечный пейзаж, а это невозможно, если солнце светит прямо в глаза. — Она всунула палец за пояс, пытаясь его немного ослабить. — Но уже через несколько дней можно будет поселиться в западной комнате, поэтому переедешь, если захочешь. Как там мой любимый сержант Вильямс?