Кейт Саммерскейл - Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл

Получив от Эрдли Уилмота очередное послание — на сей раз на роль кандидата в любовники Элизабет Гаф был выдвинут некий солдат, — Уоддингтон написал на конверте: «Впервые слышу об этом солдате. Где он его откопал?» Но это было еще не все. Баронет принялся систематически бомбардировать письмами министерство. «Странное увлечение», — вывел на одном из них постоянный заместитель министра. «Просто мания какая-то» — комментарий к другому. И наконец: «Он что, хочет, чтобы мы взяли его на работу детективом?»

Возникали в письмах и другие подозреваемые. Джордж Лар-кин из Уоппинга спешил поделиться своей версией:

Сэр, три недели подряд у меня не выходило из головы убийство во Фруме. Засыпаю и просыпаюсь с мыслями о нем. И вот меня озарило — ведь настоящий убийца — мистер Кент. Предложенная же им премия — просто уловка. Мне кажется, что мистер Кент прошел в комнату к няне с определенной целью; ребенок проснулся и узнал отца; тот же, опасаясь разоблачения и домашнего скандала, задушил его, после того как няня заснула, а потом он отнес в уборную и перерезал горло.

Житель Блэнфорда по имени Дорсет писал: «Я убежден, что мальчика убила миссис Кент».

Сара Каннигэм, жительница западного Лондона, утверждала, что «постепенно пришла к заключению, что убийцей является брат Уильяма Натта и зять прачки, миссис Олли».

Другой лондонец, подполковник Моэм, проживающий на Гановер-сквер, поделился следующими соображениями:

Позвольте мне со всем почтением… призвать следствие выяснить, не хранился ли в доме, где был убит мальчик, хлороформ… если нет, то не покупали ли его в последнее время в ближайших окрестностях или в деревнях, в городах, где дети мистера Кента учились в школе… Думаю также, что стоило бы выяснить, не приобреталось ли (а может, было у кого-нибудь позаимствовано) оружие в непосредственной близости от тех же школ.

В докладной записке Мейну Уичер отметил, что Джошуа Парсонс не обнаружил в крови Сэвила никаких следов хлороформа. «Что же касается предположения, будто оружие могло быть приобретено в окрестностях или принесено мисс Кент из школы, то все необходимые следственные действия в этом направлении уже проведены».

На большинстве из подобного рода писем сохранились пометки Уичера: «Ничего ценного для расследования не содержится». Порой, впрочем, он едва не выходил из себя: «Со всем этим я уже сам справился». Или: «Со всеми, кто здесь упоминается, я встречался на месте и убедился, что никакого отношения к убийству они не имеют».

Единственное письмо, содержащее реальную информацию, а не домыслы, пришло от Уильяма Ги из Бата.

Что касается самого мистера Кента, то от приятельницы, вдовы директора школы, мне стало известно, что четыре года назад он оказался в таком затруднительном положении, что даже не смог вовремя внести полугодовую плату за обучение сына, то ли 15, то ли 20 фунтов. Не понимаю, каким образом можно жить в столь роскошном доме (не много равных ему найдется в тех краях) и в то же время не… (неразборчиво) бедному учителю.

Этот эпизод подтверждает, что Сэмюелу и впрямь, как на то намекает в своей книге Джозеф Степлтон, не хватало наличных; свидетельствует он и о явном недостатке внимания отца к сыну.

Письма, хлынувшие в Скотленд-Ярд, явились проявлением нового вида национального спорта — мании расследования. Люди особенно увлекались, если убийство совершалось в доме и его окружала тайна; в не меньшей степени их интересовал и процесс расследования. «Дух захватывает, когда убивают, а убийцу найти не могут, — признается героиня романа Эмили Иден „Полутемный дом“ (1859) миссис Хопкинсон. — То есть, разумеется, это ужасно, но я люблю слушать такие истории». Случай, происшедший в доме на Роуд-Хилл, лишь подогрел общий интерес к загадочным преступлениям. В «Лунном камне» Уилки Коллинза эта мания поименована «детективной лихорадкой».

Всячески понося Уичера за его «скабрезные, ничем не подкрепленные домыслы», пресса и публика с охотой упражнялись в них сами. Первый в англоязычной литературе герой-сыщик был, подобно им, прикован к своему креслу: Огюст Дюпен распутывал преступления, отыскивая следы не там, где оно было совершено, но на газетных полосах. Время профессиональных детективов только начиналось; эпоха же любителей уже достигла полного расцвета.

В дешевенькой шестнадцатистраничной брошюрке, вышедшей в Манчестере и озаглавленной «Кто совершил убийство в доме на Роуд-Хилл, или По кровавому следу», анонимный «ученик Эдгара По» негодующе обрушивается на Уичера с упреками: «До настоящего времени все усилия „блестящего детектива“ сводились к тому, чтобы найти хоть какую-то связь между ночной рубашкой и мисс Констанс Кент; доказать, что в ней-то и воплощена вина девушки! Стало быть, непременно надо ее отыскать. Все не так! Я считаю, что как раз наоборот: потеря рубашки — знак ее безгрешности и та же потеря — свидетельство вины кого-то другого. Вор, вернее, воровка стащила рубашку, чтобы не привлекать внимания к себе и бросить тень подозрения на свою товарку». Таким образом, автор брошюры уже прибег к одному из приемов детективной прозы: решение загадки должно быть сложным, запутанным — парадоксальным. Потеря ночной рубашки должна означать нечто прямо противоположное тому, что лежит на поверхности: «потеря — знак безгрешности».

Автор задается вопросами: с должным ли тщанием искали окровавленную одежду; осмотрели ли дымоход на предмет обнаружения в нем остатков сгоревшей ткани, что могло бы послужить вещественным доказательством; проверили ли бухгалтерские книги местных скобяных лавок. Нагнетая страсти, автор реконструирует картину убийства, уверяя, что, поскольку шея мальчика перерезана слева направо, убийца был скорее всего левшой: «Проведите воображаемую линию через все тело упитанного ребенка… Если убийца — обычный человек, правша, то он упрется левой ладонью в грудь мальчика, а удар нанесет и далее сделает надрез правой».

Газеты тоже выстраивали свои версии. «Глоб» обвиняла Уильяма Натта, «Фрум таймс» указывала на Элизабет Гаф, «Бат экспресс» — на Уильяма Кента. В «Бат кроникл», в статье, за публикацию которой на газету подали иск по обвинению в клевете, злодеем назван Сэмюел Кент.

Если версия о том, что молодая женшина вступила в предосудительную связь и что ее партнер предпочел разоблачению убийство, найдет достаточное обоснование, придется, как это ни печально, искать того, для кого подобное разоблачение могло означать крах или по крайней мере нанесение такого урона, что, пережив мгновенный приступ ужаса, он прибег к самому крайнему средству, лишь бы его избежать. Кто же этот гипотетический «он»?.. Как он ведет себя в этот предрассветный час с его мутным, колеблющимся светом, когда мысль работает в полную силу, порождая болезненно-яркие образы происходящего, но еше недостает хладнокровия и мудрой решимости, приходящей с подъемом, когда мы встаем и готовимся к дневным трудам… Слабый, порочный, напуганный, пребывающий в отчаянии человек видит, как между ним и пропастью встает ребенок, — и в приступе безумия наносит роковой удар.