Герчо Атанасов - Только мертвые молчат

– Еще один вопрос, Балчев. Но прошу тебя быть объективным. Как вы расстались с Анеттой, кто был инициатором?

– Я же тебе говорил, что влез в другие дела на стороне, о чем Анетта не подозревала или, по крайней мере, делала вид, что не подозревает. А к тому же все это совпало с ее беременностью и абортом – тут уж я был категоричен. И она сама решила со мной расстаться, что, впрочем, было мне только на руку…

– Значит – она?

– Да, Анетта была честолюбивой и гордой, в этом ей не откажешь.

– А если бы она не полезла на рожон, что бы ты тогда делал?

Балчев почесал за ухом.

– У нас мужской разговор, ведь так?.. Всему виной ее беременность, майор. Думаю, если бы не это, я от Анетты так просто не отказался бы, она – страшная женщина… Была, земля ей пухом…

– Значит, на два стула хотел сесть?

– Второе приключение было лишь эпизодом, пришло и ушло – так, по крайней мере, я сейчас думаю.

– Но оно еще до сих пор тянется, не так ли?

– Да нет, там все было обрублено, майор! Еще после того нашего разговора у меня дома. Я понял твой намек…

– А партнерша?

– Эх, лучше не вспоминать!

Вот уж донжуан, подумал Станчев, до каких пор за юбками будет волочиться?

– Балчев, у вас налажены связи с городом Ф. С какими фирмами вы сотрудничаете?

Балчев перечислил фирмы и прибавил к ним название одной французской – конкурента.

– Кушева ездила в этот город три раза. Но ведь она не эксперт по оборудованию…

– По оборудованию – нет, а по технологиям – да. Потому-то и ездила.

– Тебе известно что-нибудь об этих ее поездках?

Он знал только о первой ее поездке, тогда Комитов советовался с ним, об остальных ему ничего не было известно. А в чем дело?

– Просто спрашиваю.

– Просто ты ничего не спрашиваешь, такая уж у тебя работа… Погоди, погоди, а ты часом не подозреваешь ее…

– Нет, Балчев. Я спрашиваю тебя, что ты знаешь в связи с ее поездками… Значит, ваше объединение делает заказы, а покупают другие?

– Совершенно верно, но только в отношении оборудования.

– А ездите вы вместе с другими специалистами?

– Не обязательно… Что попишешь – специализация…

– У меня больше вопросов нет, Балчев, если у тебя имеются – прошу, задавай. Кстати, о Кушевой продолжают болтать?

– Забыли о ней, майор! Я-то нет, для меня это невозможно, а вот другие – ни сном, ни духом… Впрочем, это естественно.

– А когда ты о ней вспоминаешь?

– По-разному… – Балчев вздохнул. – Скажу тебе откровенно: чувствую я какую-то вину перед этой женщиной. Залетела она от меня… Иногда спрашиваю себя: если бы тогда все обернулось иначе, если бы она сделала аборт без иллюзий, понимаешь, мне все кажется, что не было бы такого конца.

– Значит, ты связываешь ее смерть с абортом?

– Да нет, конкретно не связываю, а вот в целом… Если бы она осталась со мной, так бы дело не окончилось.

Следователь припомнил давешнее утверждение Балчева, что ее гибель не имеет ничего общего с их связью.

– Ты подозреваешь, что она впуталась в какую-то другую связь?

– Влипла она где-то со всего размаху, с отчаяния и от боли, не оглядевшись и не оценив обстановку.

– Разве она не была предусмотрительна?

– В жизни – да, а в любви теряла голову.

– Тебя кто-нибудь спрашивал о ней, интересовался?

– Кому бы это быть?

– Например, Ваневой.

– Какой Ваневой… аптекарше? Я ее не встречал уже несколько лет.

– А Комитов?

– Комитов? – удивился Балчев. – Что-то я не улавливаю, майор.

Балчев не улавливал ложного направления, по которому его толкал следователь: Станчев хотел, чтобы у того не осталось впечатления о повышенном интересе к городу Ф. и торговцам.

– Ты что, еще не привык к стилю моих вопросов?

– Давай-ка поменяемся местами и поглядим, как ты будешь реагировать…

Станчев проводил его до дверей, попрощались они полюбовно, хотя Балчев был снова предупрежден, что об их разговорах – никому ни слова.

После обеда появился Михов. Он застал Станчева на ногах, в домашнем халате, обалдевшего то ли от лекарств, то ли от новых сведений.

– Читай! – подал ему справку следователь. Михов прочел.

– Что скажешь – это след, а?

– След есть, cheri [6], улик нет.

– Будем их искать, Миха.

– Я думал по поводу твоего пресловутого сближения. Не понимаю, что оно может тебе дать. Вернее всего, он почует неладное и подготовит себе стопроцентное алиби – ежели он замешан. А если нет – еще больший ляпсус выйдет… Впрочем, не знаю.

– Что ты предлагаешь – вызвать его на допрос? Вот тогда-то он все концы спрячет. Ни допроса, ни обыска нельзя предпринимать. Это же, Миха, очевидно.

– А ты его подозреваешь?

– В общих чертах… Особенно из-за этого Ф… Мне нужно срочно проверить, что там закупал Арнаудов, это очень важно. Если окажется, что он подписывал сделки, по которым она была экспертом…

– Признаюсь, эта цепочка важная. Но что ты сможешь доказать? Там же все делается с глазу на глаз. Или ты намерен читать мысли своего Арнаудова?

– Интересные вы люди, черт бы вас побрал… Понаблюдаю за ним вблизи, обменяемся визитами, сходим на рыбалку – что в этом страшного? В конце концов, мы ведь соученики, земляки – случайная встреча, всякое бывает… А ежели он меня расколет, бросаю карты и сажусь за закон божий!

– И где ты будешь его прощупывать, здесь?

– А что мне мешает?

– Чудак ты, Коля. Ведь тебя может выдать любой сосед, мальчишка со двора. Не говоря о том, сколько людей тебя знают в городе.

– Ошибаешься, я не могу соперничать с известностью Бориса Михова.

В дверях показалась Петранка, на лице был написан вопрос: можно ли войти? Михов протянул ей руку и сказал Станчеву:

– Полный тараш [7]в гнездышке мадемуазели, полный.

– Что значит «тараш»? – полюбопытствовала Петранка. Михов объяснил.

– Оказывается, ты и турецкий знаешь?

– Через пень-колоду, Петранка… Как бушуют молодые страсти?

– Не так уж бушуют… – зарделась Петранка.

– Не дело это. Когда собираетесь любить – когда достигнете наших лет? – Михов тихо вздохнул, набрал полные легкие воздуха и Станчев, но Петранка не обратила на это внимание и неожиданно спросила:

– Дядя Боря, верно ли, что французы – вспыльчивый народ?

– Не подцепила ли ты какого-нибудь галла? Берегись.

– Какой там галл… Просто спрашиваю.

– Француз – ужасный индивидуалист, Петранка. Трибун, ворчун и индивидуалист. Внутри каждого из них кукарекает галльский петух. Знаешь, что больше всего меня поражало? Этот галльский петух и поразительное чувство иронии и самоиронии.

– Я вот сейчас читаю Стендаля, и у меня создается такое ощущение…

– Ты Рабле читала? Петранка покачала головой.

– А Франсуа Вийона?.. Нет. А Вольтера, Мольера? Начни с них, а потом уже возьмешься за Бейля.