Элен Макклой - Шаг в четвертое измерение

— Бедняга Джонки… — печально произнесла Маргарет, по-видимому, осознавая свою вину. — Я его не любила, но в конце концов ведь он еще ребенок.

— Вы его не любили? — эхом откликнулся Уиллинг. — Не могу ли осведомиться, почему?

— Не знаю, — ее обтянутые желтым шелком плечи вздрогнули. — Он не был похож на тех маленьких мальчиков, которых я знала. Он всегда был суровым, холодным, таинственным. Я всегда считала его зрелым не по годам.

— А мне, напротив, он показался куда большим ребенком, чем Рэбби Грэм, который всего на год старше! — резко возразил я.

— На самом деле? — ее темные ресницы поползли вверх, открывая блестевшие глаза. — Мне кажется, все это объясняется тем, что вы — психиатр. А эти врачи все дурные свойства в человеческой природе относят к «незрелости», а все хорошие — к «зрелости». Мне кажется, вы поступаете так, чтобы устыдить плохих людей, заставить их сделаться хорошими, ведь никто не хочет, чтобы его называли «незрелым». Но истина не в этом, и вы это прекрасно знаете. Напротив, все дурное в мире совершают только взрослые. Даже если дети захотят быть порочными, у них просто для этого не хватит сил или свободы действий, не говоря уже о благоприятной возможности. Все это есть у взрослых. Поэтому я не считаю Рэбби «зрелым», а Джонни «незрелым». Я думаю, что Рэбби — милый мальчик, а Джонни — гадкий, и они останутся таковыми в любом возрасте.

— Но даже совсем маленькие дети становятся гадкими, если у них развился какой-то стресс под воздействием страха или преследований, — напомнил Несс.

— Вы так думаете? — спросила Маргарет, вскинув широкие черные брови, придававшие ее лицу особое выражение. — Но я знала таких детей, у которых ничего такого не было.

— Думаю, что слово гадкий здесь слишком сильное, — вставил Уиллинг. — Может, у вас для его употребления есть достаточно веские основания?

— Хорошо, я беру назад слово гадкий и просто скажу, что я не люблю его, — отозвалась Маргарет Торкхилл. — Не знаю, почему, доктор. Может быть, на самом деле существует такая вещь, как ненависть с первого взгляда.

Мне очень хотелось знать в этот момент, назвал ли бы мой старый профессор по современной психологии такую идею, как ненависть с первого взгляда, ненаучной. Немного подумав, я сказал:

— Но сам Рэбби говорил мне, что в случае с Джонни виновата «фей», то есть божество. Каково точное значение этого слова?

— Всегда трудно объяснить смысл слова с помощью других слов, — ответил Несс. — Прежде всего, потому, что если можно было бы с помощью других слов объяснить то же понятие, то таких слов не было бы вовсе. Даже в горной Шотландии люди дадут вам различные интерпретации. Мне кажется, оно означает вызываемую этим божеством безумную немотивированную веселость, внешнее выражение такого внутреннего чувства, которое весьма далеко от радости, — это чувство неизбежной обреченности, к которому увлекают свою жертву против его воли, либо злая судьба, либо какие-то другие непроницаемые силы. В представлении шотландца веселая возбужденность предшествует трагедии, и это столь же неизбежно, как гордыня предшествует падению. Может быть, это происходит потому, что у нас яркое солнце — это всегда признак близкого дождя. Само собой разумеется, веселость может быть зловещей, болезненной, человек начинает смеяться только для того, чтобы не заплакать.

— Не только болезненной, но и патологической, — добавил Уиллинг. — Принудительная, неестественная веселость — эйфория — это симптом какой-нибудь болезни, она сама по себе является отравой для организма.

— Но ведь Джонни не отличается веселостью, — возразил я. — Его скорее можно назвать угрюмым.

— Тогда в этом случае Рэбби Грэм, вероятно, подразумевал, что он обречен, что его гонит навстречу злой судьбе какая-то неведомая сила, и в результате складывается ситуация, которая оказывается сильнее, могущественнее его воли. Это, конечно, не очень приятная идея…

— Нет, — сказал необычайно тихо Уиллинг, — но очень понятная.

Мы покинули замок через главную дверь, выходящую на север. Поднявшийся ветер разогнал тучи. Когда мы, стоя на крыльце, прощались с Нессом, над лесистым холмом вдруг вспыхнуло беловатое свечение и рассыпалось, словно дощечки у веера. Оно морщилось, качалось, пульсировало, как будто было наполнено своей таинственной жизнью.

— Что это, прожектора? — удивился я.

— Скорее северные зарницы, — ответил Уиллинг.

— Совершенно точно, — подтвердил Несс. — Только мы здесь их называем Веселыми танцорами.

Белые полосы дрожали и переливались волнами с востока на запад.

— Боюсь, в кельтском представлении о веселье скрыто что-то зловещее, — прошептал Уиллинг. — Эти Веселые танцоры мне кажутся слегка «печально заводными», лорд Несс, и я очень рад, что мы отправляемся на юг. Спокойной ночи!

Уиллинг был необычно молчалив, когда мы, обойдя замок, направились к реке. Когда мы подошли к ней, он неожиданно резко спросил:

— Не могли бы вы ответить мне на один вопрос? — Он улыбнулся. — Но имейте в виду, это — не приказ. Вы влюблены в Алису?

Меня поверг в состояние легкого шока этот странный, хотя и не совсем неприятный вопрос, на который я сам не смел дать себе ответа. Он делал более реальными мое чувство к Алисе, чем прежде, когда о нем никто вокруг не напоминал. С другой стороны, я никак не мог понять, откуда у него возникла такая идея. Но я всегда старался держать себя в руках, не изменять ни голос, ни манеру поведения, когда произносили ее имя вслух. Потом мне в голову пришла старая поговорка: «Существуют только две вещи на свете, которые нельзя скрыть — морская болезнь и любовь».

— Ну? — сказал Уиллинг, почти теряя терпение.

— Видите ли, я встречался с мисс Алисой только три раза. Но по современной психологии меня учили, что такого понятия, как любовь с первого взгляда, не существует, поэтому…

— Дорогой Данбар! Вы больше шотландец, чем все шотландцы! Вы помните, что произошло с Сиднеем Смитом на балу в Эдинбурге? Когда музыканты сделали паузу, до него долетел голос девушки, которая сказала: «Все это очень хорошо, милорд, но говорить о любви нужно абстрактно…» Только шотландская девушка могла намеренно увести мужчину от конкретной любви к абстрактной, и только психиатр с шотландской кровью в жилах может присоединять абстрактные теории к своим собственным. Что, ваши предки были священниками? Не возражайте, я уверен, что это так, и что они посвящали все свое время спорам об узловых проблемах богословия точно так, как вы жаждете поспорить о туманных теориях подсознания толпы. Вы мне не дали четкого отрицательного ответа, поэтому я воспринимаю все так, как чувствую по вашим глазам, — вы влюблены в Алису Стоктон. Поколебавшись с минуту, я сказал: