Кэролин Харт - Письмо из дома

Гретхен выпила сок, быстро съела яблочный кекс. Пару раз провела по волосам. В четверть одиннадцатого она вышла из дома. Через пять минут будет в редакции. Но сначала…

Шторы в доме Татумов были задернуты. Гретхен открыла сетку, постучала в дверь. Дом вымер. Хотелось развернуться и убежать. Но ведь Барб должна быть тут. Вряд ли она пошла на работу. Разве что к Амелии.

Гретхен подождала с минуту, повернула ручку. Заперто. Никто в их городе не запирает входные двери. Почти никогда. Неподвижная ручка служила упорным напоминанием о немыслимом. Гретхен прижалась к двери. Вчера она смотрела через сетку на мать Барб, на ее злое, но энергичное и живое лицо. У миссис Татум и в мыслях не было, что она так скоро умрет, что кто-то войдет в эту дверь, в эту самую дверь, и чьи-то руки будут сдавливать ей горло, пока не иссякнет дыхание.

Гретхен отдернула руку от двери. Убийца касался этой ручки, поворачивал ее. Впервые с того момента, как Барб постучала в ее окно, Гретхен столкнулась с этим словом: убийца.

Кто?

Начальник полиции хотел выяснить про ссору матери Барб с ее отцом. Барб была напугана. Заперла дверь. Не своего ли отца она боялась?

Гретхен отступила. Девочка сбежала по ступенькам, но вдруг остановилась. А если Барб там, в доме, где умерла ее мать, совсем одна? Гретхен заглянула в окно. Шторы были опущены. Она двинулась к тротуару, но остановилась, помотала головой и бросилась к торцу дома. Свежевыкрашенный белый забор из штакетника обозначал границу двора Крейнов. Утренней ветерок развевал простыни на веревке. В первом окне трепыхались жалюзи, и через щель между их створками можно было заглянуть в дом. Интересно, что именно миссис Крейн сказала мистеру Фрейзеру. Гретхен прошла мимо перевернутого фургона для сена, груды раскисшего хлама, ржавой маслобойки, умывальника, заросшего плющом. Обогнула запущенный сад на заднем дворе.

Щеколду двери на веранду не задвинули. Девочка напряженно прислушалась и скользнула внутрь.

— Барб?

Ее громкий оклик спугнул темно-красного дубоноса в кустах глицинии. Сладкий аромат глициний смешивался с резким запахом краски и скипидара. Гретхен медленно подошла к мольберту и посмотрела на незаконченную картину. Женщина в белом платье сонно возлежала на плетеном диване. Яркими пятнами были только роза в свесившейся руке и красная подушка под ее головой. Лицо женщины почти скрывала открытая книга в другой руке. Белый создавал ощущение покоя, красный — силы.

Скрипнула кухонная дверь. В проеме стояла Барб.

— Мама была хорошей художницей. — Барб зачесала растрепавшиеся каштановые волосы, посмотрела на картину воспаленными глазами. — Когда она рисовала, то была счастлива.

Гретхен быстро подошла к Барб.

— Почему ты ушла и мне не сказала? Почему не открывала дверь? — Она знала, что говорит зло. Она действительно злилась. Ей было плохо от мысли, что Барб одна в этом доме.

Та привалилась к стене.

— Я пришла домой. Мне это было нужно. — Голос звучал вяло. — Я хочу остаться здесь ради папы. — Она глубоко вдохнула. — Но он пока не пришел. Я не знаю, что делать.

На ней было голубое платье спортивного покроя и белые босоножки, и бинт на правой ступне топорщился. Вчера она выглядела красавицей. Сегодня лицо побледнело и опухло, волосы небрежно зачесаны. И губы не накрашены.

Гретхен выбирала слова осторожно, словно ощупью: может, это совсем не то, что нужно, а может, как раз самое лучшее, что можно сделать.

— А что если пойти в суд? Если что-то выяснят, окружному прокурору сразу сообщат.

Если что-то выяснят… Гретхен знала, что мистера Татума ищут, чтобы сообщить о смерти миссис Татум. А еще, подумала она холодно, чувствуя ледяную тяжесть в груди, чтобы спросить, где он был вчера ночью, и как зол он был на свою жену, и не подходил ли он вчера к входной двери. Гретхен нахмурилась.

— Ты говоришь, кто-то стучал в дверь. Папа бы не стучал.

— Это не был папа. — Она говорила тихо, но уверенно. — Папа бы не стучал. Он бы просто вошел.

— А ты уверена, что слышала стук? — Они стояли так близко, что Гретхен слышала, как Барб быстро втянула воздух.

Ее глаза загорелись и расширились.

— Кто-то постучал. Это доказывает, что это не был папа. — Она вздохнула с облегчением. — Я сказала начальнику полиции, скажу и мистеру Дарвуду. Он объяснит мистеру Фрейзеру. Конечно, объяснит. Я пойду прямо сейчас. — Она повернулась, прихрамывая на забинтованную ногу.

Гретхен уже почти дошла до редакции, когда ей пришла в голову простая мысль: «А что, если Барб никто не поверит?»

…когда я увидела твою фотографию на странице редактора. Я помню, ты выиграла приз за колонку редактора в «Вое волка». Ты все время выигрывала призы. А теперь вот твое фото в «Таймс» с заголовком «Вокруг света с Г. Г. Гилман». Ты побывала в Риме, и в статье что-то говорилось про счастливые воспоминания об Италии. Хорошо, когда есть счастливые воспоминания об Италии. У меня вот нет. У меня бывали неплохие времена, но только пока я не вспоминала о доме. Стоило только начать…

— Гретхен, mein Schatz. — В ушах звучал голос бабушки, словно она здесь, говорит со мной. Мое имя все произносили по-разному. Но немецкий акцент — или любовь в ее голосе? — рождали интонацию, которую не спутаешь ни с чем. В душе я снова почувствовала себя девочкой. Для бабушки я была Гретхен. В редакциях по всему миру на всю жизнь стала Г. Г. Гилман. Из инициалов сложилось прозвище — Гиги, — подходящее разве что для пушистой ангорской кошки или какой-нибудь танцовщицы с веером. Я утешила себя мыслью, что это звучит стильно. Никто меня не опекал. Или, точнее, никто не пытался проделать это дважды. Поначалу я не была такой жесткой. Ожесточение началось той душной ночью, когда Барб Татум заколотилась в мое окно.

— Скверное дельце, а, малышка? — Лицо мистера Денниса обвисло складками, как у старой ищейки. Он откинулся на своем вертящемся стуле, скрестив руки и зажав трубку в углу рта. — Не хочешь мне поведать? — спросил он вкрадчиво.

Гретхен стояла у его стола. Она не отвечала, не могла ответить.

Джуэл Тейлор перестала печатать и тонко охнула. На легкой шляпке, приколотой к голубовато-седым волосам с французской завивкой, затрепетало перо.

— Уолт, не заставляй ребенка говорить об этом. Пусть Ральф сам разбирается.

— Гретхен была там. — Редактор говорил резко.

Гретхен стояла неподвижно, оцепенело, заново переживая эту ночь — пальцы Барб барабанят по стеклу, как майские жуки, запах свежескошенной травы во дворе Крейнов, с люстры льется розовый свет на распростертое тело миссис Татум…

— Может, и вправду не стоит. — Редактор выпустил дым. Сладкий древесный запах успокаивал, словно треск камина зимой. — Ладно, Гретхен, для тебя есть пара заданий. Семья Билли Форрестера привезла его из военного госпиталя в Канзас-Сити. Он потерял обе ноги. Говорят, собирается в колледж. В Первой баптистской церкви новый пастор. В субботу автобус Красного Креста везет волонтеров в Талсу сдавать кровь для раненых за границей. Все это для заметки на первой странице. Но сначала разбери сообщения. — Он мотнул головой в сторону клацающего телетайпа, из которого выползала громоздящаяся на полу бумага.