Кэролин Харт - Письмо из дома

Кресло заскрипело, когда шеф наклонился вперед.

— С тех пор, как он в отпуске, он обычно ужинает дома?

Барб смотрела в пол.

— Да.

Шеф раздавил окурок.

— Значит, ты не видела маму, пока не вернулась домой с работы. — Он подергал мочку уха. — Кажется, ты сказала, что она каждый день обедала дома?

Барб откинула прядь золотисто-каштановых волос.

— Да. Но сегодня я не приходила домой обедать. Мы пошли в кафе «Виктория» с миссис Холкомб из нашего офиса.

Шеф прищурился.

— Но к ужину ты была дома.

— Да, — она закрыла глаза. Из-под темных ресниц струились слезы.

Он снова наклонился, нахмурился.

— Мисс Барб, расскажите-ка мне все, что происходило у вас дома. Девочка, прости, но мне нужно знать, что твоя мама делала сегодня. Ты говоришь, папа не пришел. Что случилось за ужином?

— Когда я пришла домой, мама была на кухне, — Барб теребила простыню и говорила спотыкаясь. — Мама стучала кастрюлями. Я спросила, в чем дело, а она швырнула тарелку, и та разбилась. Она выбросила осколки и сказала, что ей все равно. Потом посмотрела на свиные отбивные, она их специально заказывала, все наши талоны потратила, чтобы приготовить хороший ужин для папы. Посмотрела и кинула их обратно в морозилку. А потом заплакала. — Барб крепко сжимала красную парчовую подушку.

— И почему она так сердилась? — Шеф продолжал щуриться, глядя на Барб.

Она сжалась в комок на диване, склонив голову.

Шеф уперся ладонями в колени.

— Мисс Барб, если вы мне не скажете, кто-то другой скажет.

Барб прижала пальцы к щекам.

— Наверно, это все из-за «Синего пламени», — она говорила тихо, почти шептала. — Прошлой ночью мама и папа пошли в этот бар. Там кто-то сказал, что мама танцует лучше всех в городе, и все любят танцевать с ней. Папа рассвирепел. Он не знал, что она ходила в бар, пока его не было. Они вернулись домой и ругались. Я проснулась. Папа говорил: нельзя ходить туда одной. А мама, что ничего такого в этом нет. Можно просто развлекаться, это всем нужно. Мама может… могла танцевать лучше всех и очень любила танцевать. И все. Она просто хотела танцевать. Она сказала папе, что грош ему цена, раз он хочет привязать ее к дому и никуда не выпускать, а он ей — что нельзя ходить на танцы без приглашения. Тогда мама спросила, что, ей так и сидеть дома ночь за ночью в тишине, когда не с кем даже поговорить? Она говорила ему, что просто любит танцевать и ничего больше. Потом захлопнула дверь в их комнату. Папа лег спать на диване. Сегодня утром он не вставал, пока мы не ушли. Но мама утром уже успокоилась. — В голосе Барб слышалась напряженность.

— Успокоилась? — Шеф потер переносицу. — И что она сказала?

— Почти ничего. Но она написала папе записку и положила на его место за столом. А мне сказала, что не следовало ей выходить из себя, папа просто не понял, но все наладится, и мы ему приготовим хороший ужин. — Лицо Барб сморщилось. — Но когда я вернулась к ужину, она была в ярости. Не знаю, почему.

— Хм-м, — шеф поглядел на часы с кукушкой, висевшие над каминной доской. Правда, никакого камина не было, только маленький газовый обогреватель, который они зажигали зимой. — Должно быть, она поговорила с папой. — Он ждал, не сводя глаз с Барб.

Девочка сжала простыню.

— Не знаю. — Она избегала его взгляда.

Шеф продолжал смотреть на нее в упор.

— Значит, его не было дома, когда вы вернулись?

— Не было. — Это она сказала уверенно. — Только мама и я.

— Потом вы с мамой поужинали? — Шеф ухватился большими пальцами за подтяжки и слегка их потянул.

Барб не отвечала, только неподвижно смотрела на смятую простыню.

— Мисс Барб? — Темно-зеленые подтяжки на его плечах встопорщились.

Барб на него не смотрела.

— Надо знать маму, чтобы понять, когда она злилась, она очень быстро говорила и все делала. Она забежала в комнату, надела красивое платье, зеленое шелковое, с белыми цветами. Зашла в кухню с пудреницей, хотела скрыть, что она плакала. Громко говорила сама с собой, а потом выбежала за дверь. — Барб измученно вздохнула. — Еще она злилась, что папа взял машину. Она привыкла одна ею пользоваться, пока его не было. Но он ее взял.

— Значит, машины у мамы не было. И куда она могла пойти? — Шеф отпустил подтяжки.

Слезы хлынули из глаз Барб.

— Она надела вечерние туфли. Я волновалась, потому что до «Синего пламени» далеко. Почти миля, но думаю, она пошла пешком.

— Или ее кто-то подвез. Разберемся. — Шеф скрестил руки на груди. — А вы что?

— Я прибралась на кухне, потом пошла к Амелии. Амелии Брейди, моей подруге. Не хотела оставаться дома одна. — Она посмотрела на руки. — Я весь лак с ногтей отколупала. В общем, пошла к Амелии, мы накрасили ногти и допоздна слушали пластинки. Когда я вернулась, было около полуночи, но дома никого не было. Я пошла в свою комнату и легла спать.

— Вы виделись с мамой, когда она пришла домой? — Шеф вытащил еще одну сигарету, зажег ее, не сводя глаз с Барб.

— Нет. — Барб навалилась на подлокотник.

Снаружи хлопнула двери машины. Раздался глухой звук шагов и дребезжание двери с сеткой.

— Шеф, вы здесь? — Дверь открылась, и в комнату заглянул Ральф Кули в выгоревшей коричневой шляпе, съехавшей на затылок. Худое лицо его раскраснелось, галстук развязался, костюм измялся. — Вот вы где. Гретхен, миссис Пфицер, здрасьте.

Одежда Ральфа Кули вечно выглядела так, будто он в ней спал. Он него всегда отдавало виски и сигаретами. Гретхен и не знала, что это за сладковатый мускусный запах, пока миссис Тейлор, сморщившись, не спросила Кули в редакторской, где он берет свой бурбон, а тот расхохотался и сказал, что знает лучшего бутлегера в городе. В Оклахоме действовал сухой закон, дозволявший только три пинты пива, а виски можно было достать, лишь отправившись в другой штат или к бутлегеру. Гретхен не знала ни одного бутлегера. В ее семье никто не пил виски. Татумы пили, и бабушка их не одобряла. Она не любила виски и людей, нарушавших законы. В газетах иногда писали, как шериф арестовывал за бутлегерство.

Репортер вошел в комнату.

— Позвонил Майк Мэкки, — директор похоронного бюро всегда сообщал «Газетт» про несчастные случаи, — и я сразу приехал. Док говорит, кто-то задушил Фей Татум, а ее дочь прибежала сюда за помощью. — Кули остановил мутный взгляд на Барб. — Док сказал еще, что девочка поранила ногу. Ну, так что, шеф…

Фрейзер поднял руку.

— У меня нет на тебя времени, Ральф.

Репортер прошелся по комнате.

— А где Клайд Татум?

Фрейзер приподнялся.

— Мерзавец!

Кули, слегка пошатываясь, попятился к двери.

— Я подожду снаружи, шеф.

— Ты оглох, парень? — Морщины на суровом лице начальника полиции казались трещинами на иссушенной солнцем земле. Он глубоко затянулся. — Я поговорю с тобой утром. — И вполголоса добавил: — Может быть.