Найо Марш - Форель и Фемида

— Понятно, — сказал Аллейн. — И при этом сиденьем-тростью воспользовались как…

— Дорогой мой, надо думать, им воспользовались по назначению.

— То есть воткнули в висок и сели на сиденье? Чудовищно!

— Настоящее зверство, — меланхолично произнес доктор Кертис.

— Чудовищно! Вилли нашел чешуйки?

— На это нужно время. Он сейчас этим занимается. А у вас как дела?

— Едем в Нанспардон. Позвоните мне, если что-то наклюнется, Кертис, ладно? Или пускай Вилли позвонит.

— Хорошо.

Повесив трубку, Аллейн увидел, что его ожидает сержант Бейли — вид у сержанта был официально-холодный: это означало, что он имеет сообщить нечто важное. Сержант явился сюда после тщательного обыска в кабинете полковника Картаретта. На левом нижнем ящике стола был найден отпечаток пальца, бесспорно принадлежащий сэру Джорджу Лакландеру.

— Я сравнил этот отпечаток со следами на его стакане, — сообщил Бейли, разглядывая носки своих ботинок. — Ящик, видимо, протерли, но забыли пройтись тряпкой по дну. Это его пальчики.

— Очень важная новость! — сказал Аллейн.

Лицо Фокса оставалось непроницаемым — такое выражение всегда появлялось у него на заключительном этапе расследования. Внимательно слушая свидетелей, подозреваемых, сослуживцев и своего шефа, он имел обыкновение устремлять взор на отдаленный и не имеющий решительно никакого значения предмет. Эта манера действовала так же, как внезапный переход с одной темы на другую. Казалось, мистер Фокс пребывает в приятном забвении. Однако его коллегам было ясно, что Фокс что-то замышляет.

— Оторвите свой взор от горизонта, дружище Фокс, — сказал Аллейн, — и переключитесь на то, что нам сейчас предстоит. Мы едем в Нанспардон.

Туда их отвез на полицейской машине водитель из Скотленд-Ярда, который закончил работу на месте преступления.

Пока они ехали вдоль длинной стены, проходившей по границе Нанспардона, Фокс начал размышлять вслух.

— Думаете, они все предадут гласности? У них ведь нет иного выхода. По нынешним временам, иначе им не выкрутиться.

— Уверяю вас, они выкрутятся, если только пожелают. Последние два поколения Лакландеров выигрывали первые призы на международных скачках. Я об этом помню, потому что, когда я еще был на дипломатической службе, Джордж Лакландер сорвал куш на калькуттском тотализаторе. К тому же им фантастически везло с разведением скаковых лошадей, и потом, у них лучшая в Англии частная коллекция брильянтов — они могут вывернуться с ее помощью, когда почуют, что пахнет жареным. Право же, Лакландеры — одна из немногих знатных семей, которые разбогатели просто по чистому везению.

— Так ли это? — осторожно засомневался Фокс. — Сестра Кеттл говорила мне, что они чуть не тысячу лет занимают высокое положение в округе, и ни единого скандала! Правда, она, может быть, пристрастна.

— Вот как! Тысяча лет, — сухо произнес Аллейн, — это немало даже для безупречных Лакландеров.

— Однако, по словам мисс Кеттл, ни в прошлом, ни в настоящем нет и намека на что-нибудь подозрительное.

— Хотел бы я знать, когда вы успели так обстоятельно побеседовать с сестрой Кеттл?

— Вчера вечером, мистер Аллейн. Когда вы были в кабинете. И мисс Кеттл, которая как раз говорила мне, что полковник был человек старого воспитания, настоящий джентльмен и все такое прочее, сказала, что болтала об этом с леди Лакландер еще вчера днем!

Фокс замолчал, поскреб подбородок и задумался.

— О чем об этом?

— Ну, э… о дворянском долге и тому подобное. Вчера вечером нам это было ни к чему, потому что тогда еще не просматривалось никаких указаний на это семейство.

— Продолжайте.

— Мисс Кеттл, между прочим, сказала, что леди Лакландер рассуждала об… э… как бы это сказать… об аристократическом долге и дала понять, что очень огорчена.

— Чем?

— А вот чем — она не сказала.

— И вы предполагаете, что она могла быть огорчена неизбежной компрометацией безупречных Лакландеров, к которой могла привести седьмая глава?

— Да, тут есть над чем задуматься… — сказал Фокс.

— Это точно, — согласился Аллейн.

Они свернула на длинную аллею, ведущую к Нанспардону.

— Грандиозная дама!

— Вы имеете в виду ее характер, ее социальное положение или то, что мистер Финн называет ее «масштабами»?

— Думаю, она уже перевалила за сто килограммов, — размышлял вслух Фокс. — Могу поспорить, что и сынок ее станет таким же в ее возрасте. Солидный мужчина.

— При всей его солидности иметь с ними дело нелегко.

— Миссис Картаретт об этом вроде бы иного мнения.

— Старина, как вы уже поняли, он единственный мужчина в округе, не считая ее покойного мужа, кто обратил на нее хоть какое-то внимание и при этом не поскупился на выражение своих чувств.

— А может, она в него влюблена?

— Как знать! На свой лад он привлекателен, хоть и разжирел.

— Ну ладно, — сказал Фокс и, словно желая взбодриться, уставился вдаль.

Невозможно было определить, о чем он размышляет: о природе любви, о характере Джорджа Лакландера или о возможных чувствах Китти Картаретт.

— Как знать, — вздохнул Фокс. — Может быть, он только и ждет того момента, когда можно будет сделать ей предложение.

— Не думаю. И надеюсь, она на это не слишком рассчитывает.

— Ну да, вы небось уже все для себя решили, — помолчав, сказал Фокс.

— Да, решил. Я вижу только один ответ, Фокс, который согласуется со всеми фактами, но, пока нам не дадут зеленый свет наши эксперты в Чайнинге, дело не закончено. Вот мы и приехали!

Миновав последний поворот, они подкатили к теперь уже хорошо знакомому фасаду нанспардонского особняка.

Их встретил дворецкий, которому без малейшего усилия удалось продемонстрировать, что Аллейна он считает близким знакомым Лакландеров, а Фокса просто не замечает. Сэр Джордж, сообщил он, еще обедает. Если Аллейн пройдет сюда, он известит сэра Джорджа. Аллейн, а за ним и сохранивший полное хладнокровие Фокс вошли в кабинет Джорджа Лакландера — в этом кабинете они еще не успели побывать. Здесь, заметил Аллейн, все несло на себе отпечаток личности сэра Гарольда: он с любопытством принялся рассматривать заключенную в рамку карикатуру на своего бывшего шефа. Рисунок был сделан четверть века назад, когда Аллейн еще только подавал надежды в министерстве иностранных дел. Глядя на карикатуру, Аллейн вспоминал сэра Гарольда: его профессиональное обаяние, его конформизм, внезапные вспышки остроумия и исключительную чувствительность к критике. На столе стояла большая фотография Джорджа, и странно было узнавать в ней — а Аллейну казалось, что он их узнает, — те же черты, опошленные и преображенные не то глупостью, не то безразличием. Глупостью ли? Действительно ли Джордж такой осел? Ответ, как всегда, зависит от того, что подразумевается под «ослом».