Патрик Модиано - Вилла Грусть

— В такой знаменательный день я должен благодарить за оказанную мне честь, мадемуазель. Ура! — проговорил он с сильным итальянским акцентом. Затем поклонился Мейнту.

— Господин?.. — он улыбнулся одной стороной рта, как бы прося прощения за то, что не может назвать меня по имени.

— Виктор Хмара.

— Ах… Хмара?.. В самом деле?

Он удивленно сдвинул брови.

— Господин Хмара?

— Да.

Он как-то странно взглянул на меня.

— Одну минуту, и я буду к вашим услугам, господин Хмара!

Он поспешно спустился в бар.

Ивонна сидела рядом с Хендриксом, а мы с Мейнтом напротив них. Среди сидящих за столом я узнал брюнетку, Тунетту и Жаки Ролан-Мишель, седого коротко остриженного мужчину с решительным лицом. Он — то ли летчик, то ли военный в отставке, а ныне скорей всего глава игроков в гольф. Рауль Фоссорье на другом конце стола ковырял в зубах спичкой. Всех остальных, в том числе и двух очень загорелых блондинок, я видел впервые.

Посетителей в «Святой Розе» было мало. Они соберутся попозже, после полуночи. Оркестр наигрывал мотив очень популярной в то время песни, и один из музыкантов тихонько напевал слова:

Хендрикс правой рукой обнял Ивонну за плечи, и я не мог понять, к чему он клонит. Я обернулся к Мейнту. Его глаз не было видно за темными стеклами новых очков в массивной роговой оправе. Он нервно барабанил пальцами по столу. И я не решился ни о чем его спросить.

— Так ты довольна, что получила кубок? — ласково говорил Хендрикс. Ивонна смущенно взглянула на меня.

— Я ведь тут тоже руку приложил…

Да нет, он не так уж плох. Вечно я отношусь ко всем с предубеждением.

— Фоссорье был против. Эй, Рауль? Ты же правда был против?

И Хендрикс захохотал. Фоссорье с подчеркнутым достоинством покуривал сигарету.

— Да нет же, Даниэль, нет. Ты не так понял…

В его манере говорить мне послышалось что-то отвратительное.

— Врешь! — гаркнул Хендрикс, причем без малейшей злобы.

Чем рассмешил брюнетку, обеих блондинок (я сейчас вдруг вспомнил, что одну из них звали Мэг Девилье) и даже отставного офицера-кавалериста, Ролан-Мишели тоже засмеялись вместе со всеми, но как-то принужденно. Ивонна подмигнула мне. Мейнт по-прежнему барабанил по столу.

— Твои любимчики, — продолжал Хендрикс, — Жаки и Тунетта. Верно, Рауль? — и прибавил, обращаясь к Ивонне: — Ты должна как победительница подать руку проигравшим соперникам, нашим уважаемым Ролан-Мишель…

Ивонна так и сделала… Жаки изобразил на лице веселую улыбку, но Тунетта Ролан-Мишель взглянула на Ивонну мрачно, с видимой неприязнью.

— Это что, один из твоих поклонников? — спросил Хендрикс, указывая на меня.

— Мой жених, — отрезала Ивонна.

Мейнт вскинул голову. Левая скула и угол рта снова дернулись.

— Мы позабыли представить тебе нашего друга, — жеманно протянул он. Знакомься, граф Виктор Хмара.

Он произнес это с ударением на слове «граф», предварительно выдержав эффектную паузу.

— Перед вами, — обернулся он ко мне, — один из мастеров французского лыжного спорта: Даниэль Хендрикс.

Хендрикс улыбался, но я почувствовал, что он опасается какой-нибудь неожиданной выходки со стороны Мейнта. Он ведь знал его не первый год.

— Разумеется, дорогой Виктор, вы так молоды, что это имя вам ничего не говорит, — продолжал Мейнт.

Все насторожились.

Хендрикс с притворным равнодушием готовился к схватке.

— Я полагаю, вас еще и на свете не было, когда Даниэль Хендрикс одержал первую победу.

— Ну зачем вы так, Рене? — спросил Фоссорье вкрадчивым сладеньким голоском, причмокивая, словно ел на ярмарке восточные сладости.

— Я сама присутствовала на этих соревнованиях, — заявила одна из загорелых блондинок, а именно Мэг Девилье, — это было не так уж давно.

Хендрикс пожал плечами и, воспользовавшись тем, что оркестр заиграл фокстрот, отправился с Ивонной танцевать. Фоссорье с Мэг Девилье последовали за ними. Директор гольф-клуба пригласил вторую загорелую блондинку. Ролан-Мишели, взявшись за руки, тоже вышли на танцплощадку. Мейнт подал руку брюнетке:

— Что ж, давайте и мы потанцуем?..

За столом остался я один. Я все смотрел на Ивонну с Хендриксом. Издалека он выглядел довольно представительным: в нем было метр восемьдесят — метр восемьдесят пять росту, и при мягком освещении на сиреневой танцплощадке его лицо казалось не таким одутловатым и пошлым. Он из кожи вон лез, увиваясь за Ивонной. Как поступить? Врезать ему? У меня задрожали руки. Я, конечно, мог бы напасть на него внезапно и, воспользовавшись замешательством, надавать по морде. Или подойти сзади и разбить об его голову бутылку. Но зачем? Во-первых, ей я буду смешон. А во-вторых, такие поступки мне несвойственны: я человек смирный, угрюмый и довольно-таки малодушный.

Оркестр заиграл другую мелодию, помедленнее, пары продолжали танцевать. Хендрикс так и льнул к Ивонне: как может она ему все это позволять? Я ждал, что она потихоньку подмигнет мне, улыбнется, даст понять, что мы с ней заодно. Но ждал напрасно. Пулли, деликатный толстяк-хозяин, неслышно подошел к моему столику и остановился рядом, опершись на спинку соседнего стула. Он хотел заговорить со мной, но не решался. Меня тяготило его присутствие.

— Господин Хмара… Господин Хмара…

Из вежливости я обернулся.

— Скажите, вы не из семьи александрийских Хмара?

Он склонился и буквально пожирал меня глазами, и тут я понял, откуда взялась эта фамилия, хотя мне казалось, что я выдумал ее сам: она принадлежала одному семейству в Александрии, о котором отец мне часто рассказывал.

— Да. Это мои родственники, — ответил я.

— Так вы египтянин?

— Да, отчасти.

Он растроганно улыбнулся. Ему так хотелось еще расспросить меня, и я мог бы, конечно, рассказать ему о вилле Сиди-Бирш, в детстве я прожил там несколько лет, о дворце Абадина и таверне «Пирамиды», обо всем этом я сохранил довольно смутное воспоминание. Мог бы и сам спросить его, не родственник ли он одному из сомнительных знакомых моего отца, некоему Антонио Пулли, доверенному лицу и «секретарю» короля Фарука. Но я был слишком увлечен наблюдением за Ивонной и Хендриксом.

Она все танцевала с крашеным перестарком — волосы он красит, это точно! Может быть, она делает это с какой-то конкретной целью, и, когда мы останемся одни, она мне все объяснит? А может быть, просто так, без всякой цели. А если она обо мне забыла? Моя личность казалась мне такой недостоверной, что даже мелькнула мысль, а вдруг она сделает вид, что мы с ней незнакомы. Пулли сел на стул Мейнта.

— Я в Каире знавал Анри Хмару… Мы виделись каждый вечер «У Гроппи» или в «Мена-Хаусе».