Патрик Модиано - Вилла Грусть

Можно подумать, он доверяет мне тайну государственной важности.

— Постойте… Как раз в том году король появлялся повсюду с одной французской певицей… Знаете эту историю?

— Да, конечно…

Он перешел на шепот, боясь каких-то невидимых соглядатаев.

— А вы тоже бывали там?

Слабый розовый свет освещал теперь танцплощадку. На мгновение я потерял из виду Ивонну с Хендриксом, но вот они снова показались. Их закрывали от меня танцующие: Мейнт, Мэг Девилье, Фоссорье и Тунетта Ролан-Мишель. Последняя, выглядывая из-за плеча мужа, сделала им какое-то замечание. Ивонна рассмеялась в ответ.

— Вы же знаете, о Египте невозможно забыть. Невозможно… Иногда по вечерам я вообще не могу понять, зачем остался здесь…

Я тоже вдруг перестал понимать, зачем я здесь, а не в «Липах» с моими старыми газетами и телефонными справочниками? Он положил мне руку на плечо:

— Я готов отдать что угодно за то, чтобы вновь очутиться на террасе «Паструдиса»… Разве можно забыть о Египте?

— Но «Паструдиса», наверно, больше нет, — пробормотал я.

— Вы уверены?

На площадке Хендрикс, воспользовавшись темнотой, гладил Ивонну пониже спины.

Мейнт направился к нашему столику. Без дамы. Брюнетка уже танцевала с другим кавалером. Рухнул на стул.

— Ну, о чем мы тут болтаем? — сняв в темноте очки, он посмотрел на меня с ласковой улыбкой. — Держу пари, Пулли рассказывал вам свои арабские сказки.

— Этот господин родом из Александрии, так же как и я, — сухо парировал Пулли.

— Правда, Виктор?

Хендрикс пытался поцеловать ее в шею, но она не давалась. Отклонялась назад.

— Пулли уже десять лет хозяин этого заведения, — сказал Мейнт. — Зимой он работает в Женеве. И, представляете, до сих пор не привык к горам.

Он заметил, что я наблюдаю за тем, как Ивонна танцует, и пытался меня отвлечь.

— Приезжайте как-нибудь зимой в Женеву, Виктор, и я обязательно свожу вас к нему. Пулли в точности воспроизвел обстановку одного каирского ресторанчика. Как там он назывался?

— «Хедиваль».

— В «Хедивале» Пулли чувствует себя как в своем любимом Египте, а здесь у него на душе кошки скребут. Правда, Пулли?

— Чертовы горы!

— Кошки скребут, — напевал Мейнт, — кошек прогнать… Брысь, кошки, брысь! Брось свою грусть!

Начался новый танец. Мейнт склонился ко мне:

— Не обращайте на них внимания, Виктор.

Вернулись Ролан-Мишели. Потом Фоссорье и Мэг Девилье. Наконец, пожаловали Ивонна с Хендриксом. Она села рядом со мной и взяла меня за руку. Стало быть, не забыла обо мне. Хендрикс с любопытством меня разглядывал.

— Так, значит, вы жених Ивонны?

— Именно так, — ответил за меня Мейнт, — и если ничего не случится, она в скором времени станет графиней Ивонной Хмара. Что скажешь?

Он подначивал Хендрикса, но тот продолжал улыбаться.

— Звучит неплохо, получше, чем Ивонна Хендрикс, не так ли? — добавил Мейнт.

— А чем, собственно, занимается молодой человек? — с важностью вопросил Хендрикс.

— Ничем, — ответил я, вставляя в левый глаз монокль, — ничем, абсолютно ничем.

— А ты уж думал, что молодой человек непременно тренер по лыжному спорту или делец, как ты? — продолжал нападать Мейнт.

— Заткнись, или я изорву тебя на мелкие кусочки, — сказал Хендрикс, и непонятно было, в шутку он угрожает или всерьез.

Ивонна указательным пальцем водила по моей ладони и думала о чем-то своем. О чем? Когда одновременно пришли брюнетка, ее муж с решительным лицом и вторая блондинка, напряжение не ослабло. Все искоса поглядывали на Мейнта, ожидая, что он выкинет. Обругает Хендрикса? Съездит ему по лицу пепельницей? Устроит скандал? Глава игроков в гольф наконец спросил его со светской непринужденностью:

— Вы по-прежнему практикуете в Женеве, доктор?

Мейнт, как примерный ученик, сейчас же отозвался:

— Да, господин Тессье.

— Вы ужасно напоминаете мне вашего отца…

— О нет, что вы, — возразил Мейнт с печальной улыбкой. — Мой отец был гораздо лучше меня.

Ивонна прислонилась ко мне плечом, и это простое прикосновение очень меня взволновало. А кем был ее отец? Хотя Хендрикс относился к Ивонне неплохо (точнее, лапал ее во время танцев), я обратил внимание, что Тессье с супругой и Фоссорье просто не замечают ее. Так же, как и Ролан-Мишели. Я даже уловил, с какой презрительной усмешкой взглянула на Ивонну Тунетта Ролан-Мишель, когда та подала ей руку. Ивонна явно не их круга. К Мейнту они, напротив, относились как к равному и даже готовы были многое ему простить. А ко мне? Быть может, они считали меня тинейджером, поклонником рок-н-ролла? А может, и нет. Мой важный вид, монокль и дворянский титул пробуждали в них некоторое любопытство. Особенно в Хендриксе.

— Вы были чемпионом по лыжному спорту? — спросил я его.

— Да, — сказал Мейнт, — когда-то в незапамятные времена.

— Представьте, — начал Хендрикс и взял меня за локоть, — я знал этого молокососа (он указал на Мейнта), когда ему было пять лет. Он играл в куклы…

К счастью, в этот момент оркестр грянул «ча-ча-ча». Время перевалило за полночь, и заведение наполнилось посетителями. На танцплощадке толклась куча народу. Хендрикс подозвал Пулли:

— Принеси нам шампанского и дай знак оркестру.

Он подмигнул Пулли, а тот в ответ приставил руку ко лбу, как бы отдавая честь.

— Скажите, доктор, аспирин помогает при нарушении кровообращения? — спросил глава игроков в гольф. — Я что-то читал об этом в «Науке и жизни».

Мейнт не расслышал вопроса. Ивонна положила мне голову на плечо. Музыка смолкла. Пулли принес поднос с бокалами и две бутылки шампанского. Хендрикс встал и поднял руку. Танцующие и все прочие обернулись в нашу сторону.

— Дамы и господа, — провозгласил Хендрикс, — мы пьем за здоровье счастливой обладательницы кубка «Дендиот» мадемуазель Ивонны Жаке.

Он знаком попросил Ивонну встать. Мы все чокались стоя. На нас устремилось столько глаз, что от смущения я закашлялся.

— А теперь, дамы и господа, — торжественно продолжил Хендрикс, — я прошу вас поприветствовать юную и очаровательную Ивонну Жаке.

Вокруг нас раздались крики: «Браво!» Она, застеснявшись, прижалась ко мне. Я уронил монокль. Пока аплодисменты не стихли, я стоял совсем неподвижно, уставившись на густые волосы Фоссорье, причудливо переплетавшиеся бесчисленными серебристо-голубыми кольцами, словно чеканка на искусно выделанном шлеме.

Оркестр снова заиграл. Нечто среднее между неторопливым «ча-ча-ча» и мотивом песни «Весна в Португалии».

Мейнт поднялся:

— Если вы не возражаете, Хендрикс (он впервые обращался к нему на «вы»), я вас покину, вас и все это изысканное общество, — он обернулся к нам с Ивонной, — я подвезу вас?

Я покорно кивнул. Ивонна тоже поднялась. Пожала руку Фоссорье и главе игроков в гольф, но не осмелилась попрощаться с Ролан-Мишелями и загорелыми блондинками.