Гилберт Адэр - Ход Роджера Мургатройда

– Как, ты не читал «Это»? Это же современная классика.

– Так до книжных червей мне далеко, ты же знаешь, Селина.

– «Это» у нее означает сексапильность, милый мой простачок.

Глаза Дона раскрылись так широко, что могли проглотить весь видимый мир.

– Ты… ты думаешь, что у меня есть сексапильность?

– Я же тебе сказала, ты просто ее источаешь, олух ты чокнутый, чудеснейший олух.

Молодого человека ее слова совсем доконали.

– У-ух т-т-ты! – Он даже начал заикаться от стремительности, с какой удача словно бы повернулась к нему лицом. – А я-то всегда думал, что я просто, ну, высокий, черный и одномерный. И единственное оправдание находил в том, что таким меня сотворил мой Создатель.

– И сотворил Он тебя лучше некуда. Да, Он, – повторила она лукаво, прежде чем добавить, – или Она.

– Она? – благодушно повторил за ней Дон. – Бог женского пола, э? Значит ли это, что ты стала одной из… из… как их там называют?

– Каких их называют, как?

– Ну, ты знаешь! Ведьмы, которые приковывают себя к воротам Парламента и размахивают зонтиками и требуют эмансипации для женщин?

– Феминистки?

– Ага, феминистки! Так что, ты теперь феминистка, а?

– Так ли, не так, я-то знаю, а ты поломай голову, – сказала Селина, а на ее губах играла лукавая улыбка.

– Ничего, не беспокойся. Я тебя скоро вылечу от такой чепухи. В нашем браке будет разрешено носить только одну пару брюк, и не женушке, обещаю тебе!

– Но, Дон! Женщины ведь уже получили право голоса.

– Только не в моем доме! А к тому же ты слишком красива, чтобы заделаться феминисткой.

– Ах ты болвашка, ты милый. Ты сладкий-пресладкий персичек! – засмеялась Селина. – А я и не подозревала, что ты способен так командовать!

– Это надо же! – снова вскричал Дон.

Однако на этот раз вскричал он в полный голос, так что все в комнате оборвали собственные разговоры и уставились на него.

Он покраснел до корней волос.

– Простите, я… – начал он виноватым голосом.

Но договорить свое извинение ему не удалось. Внезапно Мэри Ффолкс у стеклянной двери закрыла лицо ладонями и разразилась громкими захлебывающимися рыданиями.

Все переглянулись – один из способов сказать, что никто не знает, куда девать глаза.

Первой отреагировала Селина и бросилась к матери. За ней последовал Ролф.

– Мамочка, что с тобой? – воскликнула она. – Что с тобой?

Оказавшись в объятиях Селины, Мэри Ффолкс попыталась заговорить, но только вся тряслась от икотных рыданий.

– Ну-ну, Мэри, дорогая моя, – прожурчал Ролф самым мелодичным своим голосом, предназначенным только для пациентов, и ловко расстегнул брошь из дымчатого топаза, скреплявшую воротник платья из жесткой тафты, – вам непременно надо сохранять спокойствие.

Обняв опекающей рукой ее плечи, он тихо прошептал Селине:

– Отведем ее к кушетке. Ей надо полежать несколько минут. Боюсь, случившееся было сверх ее сил. Мне следовало предвидеть, что такое напряжение даром пройти не может. Она ведь уже не так молода, как прежде. Ее сердце, ты понимаешь…

Вместе поддерживая ее с обеих сторон, они прошли через комнату. Однако еще на полдороге жена полковника не только выпрямилась, но уже попыталась пригладить пряди, упавшие на лоб, – нервный жест, знакомый всем, кто знал ее достаточно близко.

– Благодарю вас, но я, право же, чувствую себя хороню, – прошептала она еле слышно. – Пожалуйста, простите меня, я такая глупая дурочка.

Когда они добрались до кушетки, Селина торопливо взбила подушку и прислонила к ней голову матери, а Ролф распрямил ее ноги и снял с них туфли.

– Ты чувствуешь себя получше? – спросила Селина, тревожно вглядываясь в покрасневшее заплаканное лицо.

– Гораздо лучше, благодарю тебя. Со мной все будет хорошо. Дай мне немного отдышаться.

Незаметно прижав большой палец к запястью своей пациентки, чтобы проверить ее пульс, Ролф сказал:

– А теперь, Мэри, дорогая, могу ли я спросить: что-то – я хочу сказать, что-то особенное – вызвало этот маленький припадок?

– Это… ну, сказать правду, это Роджер. Я так беспокоюсь.

– Беспокоишься, мамочка? – с недоумением спросила Селина. – Из-за чего?

В ответе Мэри Ффолкс можно было распознать непривычный для нее оттенок горечи:

– Видишь ли, ты ДАЖЕ не заметила. Вы все снова сосредоточились на собственных делах. Почему бы и нет? Я не могу винить вас за это. Но как будто никто из вас не заметил, что Роджер пробыл на пустоши очень долго – намного дольше, чем ему полезно, тем более в такую погоду. И снова валит снег, очень густой. Я знаю, что всегда тревожусь по пустякам, но… Ах, простите мое глупое поведение.

Трабшо немедленно устремил буравящий взгляд на напольные часы. Они показывали час сорок.

– А когда именно он ушел? – осведомился старший инспектор у Мэри Ффолкс.

– В том-то и дело, – пробормотала она, утирая последние слезы кружевным хлопчатобумажным платочком, который извлекла из рукава своего кардигана, своего «карди» (ее неизменное название для него). – Именно это меня и беспокоит. Я не знаю. Я просто не знаю. Просто Роджер отправился совершить свой обычный моцион. Он ходит гулять по меньшей мере один раз каждый день. Но только… только мне кажется, что на этот раз он не возвращается куда дольше обычного. Конечно, конечно, я волнуюсь без причины, но у нас, женщин, есть особая интуиция, вы знаете…

– Кто-нибудь еще заметил, когда именно ушел полковник?

– Ну, сэр…

– Да, Фаррар?

– Вы помните, он хотел, чтобы кто-нибудь заглянул на кухню проверить, как там слуги?

– И?…

– Ну, одна из стен кухни включает эркер, и если стоять там, слушая гомон слуг…

– Да-да, продолжайте.

– Ну, оттуда видно всех, кто выходит из дома. И минут через пятнадцать полковник действительно прошел мимо эркера, мимо араукарии, а за ним трусил ваш пес Тобермори, и по кухонным часам было ровно четверть первого.

– Четверть первого, э? – Трабшо помолчал, взвешивая. – Значит, он пробыл на пустоши заметно более часа.

Он снова обернулся к Мэри Ффолкс.

– Простите, миссис Ффолкс, но вы ведь понимаете, что, так сказать, оздоровительные привычки вашего мужа мне неизвестны. Это нормальное время, которое обычно занимает его прогулка? Или слишком долгое? Или что?

– О Господи, инспектор, я, право, не могу ответить. Ведь мне никогда и в голову не приходило проверять, какое время Роджер гулял в тот или иной раз. Да и в любом случае я абсолютно безнадежна, когда дело касается времени. Я всегда непростительно опаздываю и… Что я могу вам сказать? Я просто всем своим существом чувствую, что он отсутствует слишком долго.

– Ну-ну, Мэри, – подбодряюще сказала ей Эвадна Маунт, – вы действительно волнуетесь из-за ничего. Я искренне верю, что Роджер сейчас совершает длинный энергичный моцион, чтобы освежить голову, и более того, я уверена, что он наслаждается каждой приятной минутой этой прогулки. И еще я уверена, что он будет смеяться громче нас всех, когда он узнает, как вы тревожились. Я словно уже слышу этот его громкий смех.