Орсон Уэллс - Мистер Аркадин

***

На следующий день деревня дремала в сладостном утомлении. Фигурки святых вернулись на свои места, а зеленые ветки, уже увядшие, еще украшали стены домов. Дворники лениво махали метлами, сметая в кучу мятые цветы и сухие листья, закапанные смолой. Мы с Райной беззаботно бродили по безлюдным улицам. Она, казалось, забыла про свою экзальтацию и даже стыдилась ее. Она вела себя мягко и непринужденно и рассказала один забавный случай, происшедший в замке. Одна дама, под воздействием духа покаяния, который разбудила в ней вчерашняя процессия, решила, что непременно должна поведать мужу о своей неверности, к которой ее склонил их ближайший друг, тоже пребывавший в замке. Пришлось утихомирить ее парой таблеток снотворного в бокале шампанского.

— Это лишний раз доказывает, что нельзя всерьез относиться к народным поверьям, — смеясь, заключила Райна.

Стояла жара, и мы спустились в тень к акведуку. Райна выглядела усталой — под глазами темнели круги, но это лишь прибавляло ей женственности. Губы ее были бледны и, как всегда, не накрашены, что мне особенно нравилось.

— Пора уходить, — сказала она, — один отцовский секретарь видел, как я сматывалась. Он наверняка за мной шпионит.

Мы стояли неподалеку от того места, где Мили объявила мне войну.

— Неужели твоему отцу интересно играть роль Отелло при собственной дочери? Я полагал, что у него есть занятия посерьезней. Он хуже ревнивого мужа.

Райна перегнулась через нагретый солнцем камень акведука. Сквозь арку виднелся замок.

— Так и есть. Мне, пожалуй, замуж и не выйти.

Она подняла голову.

— А впрочем, зачем мне замуж?

Вопрос был адресован мне, во всяком случае, так я его понял. Это что, ловушка? На всякий случай надо держать ухо востро.

— Не волнуйся. Даю слово чести, что никогда не попрошу твоей руки.

Она взглянула на меня с тем выражением легкого недоверия, которое мне уже было знакомо, и рассмеялась.

— Ах, мистер ван Страттен, — возбужденно заговорила она. — Это так неожиданно. Право, не знаю, что вам и ответить.

И она сделала легкий пируэт, как настоящая балерина. Юбка завернулась вокруг бедер, и я увидел, как они хороши. Она покрутила в пальцах камешек и опустила его мне на грудь. То, что я чувствовал теперь, было не похоже на ощущение того первого вечера, когда тело ее казалось невесомым и к нему как будто нельзя было прикоснуться. Она прижалась ко мне, теплая, живая, и с учащенным дыханием глядела на меня огромными янтарными глазами. Тень придавала им что-то трогательное. Губы ее вздрагивали. Господи, то была Любовь!

Я обнял ее грубо и требовательно. Я целовал ее губы. Да, они были очень вкусны, эти бледные свежие губы. И очень горячи. Жадные и зовущие.

Солнечный свет упал на нас. На мгновение рассудок меня покинул.

— О, Райна, — запинаясь, прошептал я, — Райна…

Ее глаза были совсем близко. Веки дрожали.

Это легкое тело было в моей власти. Мне оставалось только взять его. Но уже через миг она тихонько высвободилась из моих объятий, из моих рук, которые только что так крепко держали ее.

— Я бы хотела, я бы хотела, — лепетала она.

В голосе звучал вызов. Но мужчина выражается иначе: я хочу.

В глазах ее была тревога.

Я совсем забыл про Аркадина.

В воскресенье вечером я отправился на бал. Проснувшись утром, я увидел просунутое под дверь приглашение. К нему была приколота записка: «Можно надеть домино». Райна не подписалась и не объяснила, почему приглашение прислано на имя какого-то графа Торрегона. На своем веку я сменил немало имен, но мне еще не случалось принимать титул. Интересно, думал я, кто этот Торрегон. Но все это было ерундой по сравнению с тем, что маленький кусочек картона сулил мне целый вечер с Райной. В замке Аркадина.

Теперь он был для меня только отцом Райны. Уговаривая Мили бросить темное и грозящее опасностью дело по получению наследства Бракко, я не лукавил. И был рад, что принял такое решение. Оно разрушало преграду, стоящую между мной и Райной. Теперь мои чувства к ней были избавлены от всякого налета корысти. Их не омрачали ни дурацкие угрозы Мили, ни тщеславные притязания, которые Райна приписывала Марии Манчини. Я не собирался жениться на завидной наследнице. Мне не нужны были ее деньги, мне нужна была ее любовь. Так нужна, что, получив перед самым выходом из гостиницы записку от Мили, я не раздумывая скомкал ее и швырнул в корзинку для мусора. Но сначала прочитал: «Гай, умоляю тебя, не встречайся больше с этой девицей. Иначе может быть трагедия. Предупреждаю тебя».

В постскриптуме значилось, что она еще не вернулась в Ситжес. Она ожидала меня в отеле «Фронтон» в Вила-Хермозе. Я знал это место, потому что не раз бывал там с Райной.

Мне недосуг было заниматься заботами или угрозами Мили. Я слишком хорошо знал, как женщины скоры на угрозы, но они не торопятся их выполнять. Моя мать, например, дважды пыталась кончить жизнь самоубийством, но так, что ее всегда успевали спасти. В первый раз — чтобы заставить отца заплатить за мое образование. Поэтому я проявил полное бесчувствие к попытке Мили шантажировать меня.

Итак, я вышел в путь в прекрасном настроении, под чужим именем и неузнаваемый в своем домино.

Мне не раз доводилось пересекать, границы, но никогда сердце мое не билось так сильно, как в тот миг, когда я переходил воображаемую линию, дальше которой Райна не позволяла мне ее провожать. Все другие гости были на машинах, так что, взбираясь по крутой тропе, я чувствовал себя кем-то вроде бедного родственника. Но мне было приятно сознавать, что на сей раз контрабандой руководила сама хозяйская дочь.

В холле, освещенном двадцатью факелами, которые держали лакеи, одетые в ливреи, первым я увидел Рутли. Он был в бархатной шляпе и белых чулках. Его окружала группа таких же идиотов.

Я посмотрел на него, слегка улыбаясь. Он заметил меня, туманно вспомнил, что где-то встречал, и, поскольку чувствовал неловкость от того, что не мог припомнить, где и когда, обратился ко мне особенно сердечно:

— Привет, дружище! Обалденный вечер, а?

Мы вместе проследовали мимо мажордома, собиравшего пригласительные билеты.

Народищу собралось уйма. Почти все вырядились персонажами картин Гойи, согласно девизу нынешнего праздника. Гости еще не обвыклись в своих костюмах, и потому особенная суета царила возле зеркал. Глаз то и дело натыкался на обилие бархата, золота и тончайшего шелка. От меня, однако, не ускользнуло, что некоторые из присутствующих, задрапированные в болеро и шарфы, куда больше напоминают персонажей великого художника, чем им, вероятно, хотелось. От этой толпы так и несло эгоизмом, алчностью, завистью; я размышлял о том, какой костюм следовало бы выбрать мне, будь у меня на то время, и как бы я сам в нем выглядел. На мой взгляд, наилучший костюм — смокинг, в котором никто не выделяется и в котором я чувствую себя чертовски уютно.