Агата Кристи - Час Ноль

Она, должно быть, почувствовала себя еще более неловко и неуверенно начала:

— О, но…

Резким движением Кэй отодвинула стул. Она встала и, повернувшись, направилась к двери в гостиную. Ройд не успел посторониться, и она с размаху налетела на него.

Ее отбросило назад, она непонимающе, слепо смотрела на него, пока он извинялся. Тут он увидел, почему она его не заметила, — ее глаза были полны слез. Слез ярости, как ему показалось.

— Хэллоу, — сказала она. — Вы кто? А, ну конечно, человек из Малайзии.

— Да, — ответил Томас, — я человек из Малайзии.

— Господи, почему я не в Малайзии? — воскликнула Кэй. — Где угодно, но только не здесь! Я ненавижу этот мерзкий дом! Я всех в нем ненавижу!

Проявления сильных эмоций всегда выбивали Томаса из колеи. Он удрученно посмотрел на Кэй и нервно произнес:

— А-гхум.

— Если они не поберегутся, — пригрозила Кэй, — я убью кого-нибудь! Или Невила, или вон ту бледнорожую кошку.

И она гневно вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Томас Ройд словно окаменел. Он не вполне представлял себе, что ему делать дальше, но чувствовал огромное облегчение, что миссис Стрэндж ушла. Он стоял и смотрел на дверь, которую она с такой силой захлопнула за собой. Сущая тигрица, эта новая миссис Стрэндж.

В проеме балконных дверей потемнело, когда между ними возникла фигура Невила Стрэнджа. По взволнованному дыханию и рассеянному приветствию было видно, что он тоже не в себе.

— Привет, Ройд, не знал, что вы приехали. Послушайте, вы не видели здесь мою жену?

— Она прошла с минуту назад, — отвечал Томас. Невил вышел следом за женой. Вид у него был раздраженный.

Томас медленно ступил на террасу. Бывалый охотник, он двигался совершенно бесшумно. Лишь когда он был уже в двух-трех шагах от Одри, она повернула голову.

Тогда он увидел, как распахнулись ему навстречу ее широко поставленные глаза, разомкнулись губы. Она соскользнула с перил и поспешила к нему, вытянув руки.

— О, Томас, — проговорила она. — Дорогой Томас! Как я рада, что ты приехал!

Когда он взял ее маленькие ладони в своими наклонился к ней, Мэри Олдин в свою очередь появилась в балконных дверях. Увидев их вдвоем на террасе, она остановилась, посмотрела на них несколько мгновений, медленно повернулась и вошла в дом.

Невил нашел Кэй наверху, в ее спальне. Единственная в доме большая спальня для двоих принадлежала леди Трессилиан. Супружеской паре всегда отводились две комнаты, сообщающиеся через дверь и имеющие общую ванную, в западной части дома. Это был как бы небольшой отдельный номер.

Невил прошел через свою комнату и потом через общую дверь вошел в спальню жены. Кэй лежала ничком на кровати. Подняв заплаканное лицо, она воскликнула со злостью:

— Пришел! Ну что ж, самое время!

— По какому поводу весь этот шум? Ты с ума сошла, Кэй?

Невил говорил спокойно, но на лице его, у крыла носа, обозначилась ямка, выдававшая в нем сдерживаемую злость.

— Почему ты отдал «Иллюстрированное обозрение» ей, а не мне?

— Кэй, ты в самом деле ребенок! Такой шум из-за какой-то несчастной газетенки с картинками.

— Ты отдал его ей, а не мне! — упрямо повторила Кэй.

— Ну и что, почему бы и нет! Какое это имеет значение?

— Для меня имеет.

— Господи, да что это на тебя нашло? Нельзя же закатывать подобные истерики, когда гостишь у кого-то в доме. Ты что, не знаешь, как вести себя в обществе?

— Почему ты отдал его Одри?

— Потому что ей захотелось посмотреть.

— Но и мне тоже хотелось, а я же твоя жена.

— Тем больше причин в таком случае отдать его женщине, которая и старше, и, строго говоря, не родственница.

— Она обыграла меня! Просто взяла и обыграла! Ты был с ней заодно!

— Ты разговариваешь, как глупый ревнивый ребенок. Ради всех святых, держи себя в руках и старайся вести себя на людях как положено.

— Как она себя ведет, я так понимаю?

Невил холодно заметил:

— Во всяком случае, Одри умеет себя вести как леди. Она не выставляет себя напоказ.

— Она настраивает тебя против меня. Она меня ненавидит и мстит теперь.

— Послушай, Кэй, может быть, ты прекратишь наконец эту мелодраматическую и совершенно идиотскую болтовню. Я сыт по горло!

— Тогда давай уедем отсюда! Давай уедем завтра же. Я ненавижу этот дом!

— Мы здесь всего четыре дня.

— Вполне достаточно! Ну, пожалуйста, Невил, давай уедем.

— Кэй, послушай, что я скажу. С меня довольно твоих капризов. Мы приехали сюда на две недели, и я не уеду отсюда ни днем раньше.

— Если не уедешь, — в голосе Кэй появились жесткие нотки, — пожалеешь. Ты и твоя Одри! Ты думаешь, она такая чудесная?

— Я не думаю, что Одри чудесная. Я думаю, что она очень милый и очень добрый человек, которому я причинил много горя и который, несмотря на это, был с нами так великодушен и снисходителен.

— Вот здесь-то ты как раз и ошибаешься, — сказала Кэй.

Она поднялась с кровати. Ее гнев улегся. Она заговорила серьезно, почти трезво.

— Одри не простила тебя, Невил. Раз или два я замечала, как она на тебя смотрит… Не знаю, что происходит у нее в голове, но что-то определенно происходит. Она не из тех людей, кто позволяет другим читать свои мысли.

— Было бы замечательно, — сказал Невил, — если бы таких людей было побольше.

— Ты меня имеешь в виду? — спросила Кэй, побледнев. В ее голосе появилась пугающая надрывность.

— Видишь ли, ты ведь пока не проявила особой терпимости. Всякий раз, когда тебя хоть что-то задевает, когда ты воображаешь, что тебе нанесена хотя бы малейшая обида, ты тут же выплескиваешь все в самых несдержанных выражениях. Ты выставляешь дурочкой себя, а заодно и дураком меня!

— Хочешь сказать еще что-нибудь?

Ее тон был холоднее льда.

Он ответил ей так же холодно:

— Мне жаль, если ты думаешь, что я несправедлив к тебе. Но это сущая правда. Ты можешь управлять своими поступками не больше, чем ребенок.

— Зато ты никогда не теряешь хладнокровия, не так ли? Всегда такой сдержанный, такой обходительный, вылитый саиб из сказки. Да у тебя и чувств-то, наверное, нет. Ты же рыба, дурацкая хладнокровная рыба! Почему ты постоянно держишь себя в узде? Почему не кричишь на меня, не ругаешься, не говоришь, чтобы я шла к черту?

Невил вздохнул и сник.

— О господи, — прошептал он и, круто повернувшись, вышел из комнаты.

— Ты выглядишь точно так же, как и в семнадцать лет, Томас Ройд, — сказала леди Трессилиан. — Все тот же совиный взгляд. И разговорчив не больше, чем тогда. Почему?

Томас ответил неопределенно:

— А бог его знает. Никогда не был боек на язык.

— Совсем не как Адриан. Адриан был глубоким я остроумным собеседником.

— Может быть, как раз поэтому. Всегда оставлял разговоры на его долю.