Джон Карр - Отравление в шутку

Я ответил уклончиво, повесил пальто и шляпу и направился в гостиную, которая находилась за библиотекой. Ею редко пользовались — я даже не помню, чтобы видел ее открытой, кроме тех случаев, когда гости играли там в карты. В комнате, пахнущей обоями и непроветренными портьерами, действительно было холодно, как в могиле. Помещение было темным и мрачным, с белыми стенами, позолоченными панелями, мраморными статуэтками на деревянных пьедесталах, пустым камином, выложенным белыми плитками, розовыми занавесями и большим роялем. Свернувшись на сиденье в нише высокого окна, Джинни уставилась на горы.

Из этого могло бы получиться впечатляющее живописное полотно — мрачная комната, высокое окно с японскими узорами веток, голубые, как Везувий, горы и снег. Джинни сидела, обратив ко мне профиль, положив руку на портьеру и слегка запрокинув голову. Она выглядела ирреально в сером платье, украшенном стальным бисером, глядя без всякого выражения на серебристое небо над Честнат-Ридж.

Под моими шагами скрипнул порожек. Джинни повернулась, как тень, и посмотрела на дверь:

— Кто… О, это ты, Джефф! Что ты здесь делаешь?

— Восхищаюсь тобой, — ответил я. — Ты словно сошла со страниц книги Лафкадио Херна. [34] Херн, Лафкадио (1850–1904) — американский писатель, автор путевых заметок о Японии. — Я подошел и сел на подоконное сиденье рядом с ней. — Послушай, Джинни, у меня для тебя новости. Здесь Росситер.

Она не шевельнулась и не заговорила, но ее глаза заблестели, словно наполнившись слезами. Понизив голос, я объяснил ситуацию. Когда я умолк, Джинни почти смеялась, дико озираясь и стискивая руки, как будто с ее души упало тяжкое бремя.

— Именно так он и должен был поступить! — воскликнула она. — Что ты о нем думаешь?

— Хороший парень.

— Конечно! Но Пэт болтает столько чепухи, что трудно вообразить, как он поладит с отцом и Мэттом. Он называет себя великим музыкантом, а однажды, попытавшись показать мне, как сделать музыкальные стекла, разбил одиннадцать лучших маминых бокалов, стал извиняться и потом разбил остальные, когда ставил их назад в шкаф. Пэт ведет себя по-детски, бывает надоедливым и нудным, но я люблю его. Они не в состоянии понять, как я могу любить такого человека, признавая, что он нелеп, но тут ничего не поделаешь.

— Где ты с ним познакомилась?

Она посмотрела на деревья, наморщила лоб и улыбнулась:

— Пэт откликнулся на объявление в газете, что «Саммиту» нужен отельный детектив, и примчался сюда из Сан-Франциско. Думаю, он полагал, что отельный детектив — что-то вроде работы в Скотленд-Ярде. Его величайшее заблуждение состоит в том, что он считает себя великим сыщиком. А еще сильнее раздражает то, что Пэт никогда не говорит о том, что он действительно в состоянии делать, но гордится, как Люцифер, тем, в чем ничего не смыслит.

Я представил себе незнакомца в пыльном зеленом пальто, падающего с лестницы и с серьезным видом мелющего вздор, понимая, что он никак не может вписаться в семейство Куэйл.

— Я встретила его однажды утром на поле для гольфа, — быстро продолжала Джинни. — Пэт играл клюшкой с железным наконечником, которую позаимствовал у служителя, а когда появилась я, смутился, словно его поймали на месте преступления, пробормотал что-то о парне, обучившем его гольфу, и выцарапал мяч из кустов. Тем же вечером он представился отцу как один из лучших пианистов мира, заставил нас слушать его чудовищную игру на рояле и при этом довольно улыбался. А потом… ладно, сам увидишь.

Джинни поднялась.

— Я должна идти — мне не терпится увидеть этого дурачка! — выпалила она, виновато улыбнувшись.

Я слышал ее быстрые шаги в холле, стоя в темной комнате и припоминая вопросы, которые мне следовало задать: почему она решила послать Росситеру телеграмму, почему отправила ее только за несколько часов до того, как был отравлен судья Куэйл, и много других «почему», которые сейчас для нее не имели никакого значения. И еще я подумал, что работа детектива — грубая штука, а ее глаза так блестели, что не хотелось портить ей настроение. Сегодня этой паре выпало несколько счастливых минут в темной конюшне, пахнущей сыростью и старым сеном, под аккомпанемент падающего снега, и призраки лошадей, несомненно, будут довольно ржать из своего лошадиного рая. Да будут благословенны все психи, ибо именно их любят женщины, именно для них открываются все двери и именно они наследуют землю.

Я медленно вернулся в библиотеку и к делу об убийстве.

Испуганная девушка славянской наружности стояла перед нами в библиотеке. Судья, по словам Сарджента, дремал в своей комнате, Мэтт занимался в городе приготовлениями к похоронам Туиллса, а Мэри сидела с Клариссой в комнате Джинни, так что библиотека оказалась в нашем распоряжении. Сарджент поместился за центральным столом, держа наготове блокнот и сердито глядя на Джоанну. Это была крепко сложенная коренастая девица с лоснящимся лицом, плоским носом и косами, связанными на макушке. Переминаясь с ноги на ногу, она нервно проводила руками по бокам полосатого платья, испачканного мукой, и с подозрением косилась маленькими глазками на угол стола. Ее тревожило не столько трагическое событие в доме, сколько присутствие полиции. Сарджент умел обращаться с подобного рода свидетелями.

— Ну, Джоанна? — сурово осведомился он. — Вы знаете, кто я, верно?

— Да, знаю, — вздрогнув, отозвалась она. — Мой брат Майк тоже вас знает. Вы посадить его в тюрьма за то, что он делать виски, а он его не делать. И я тоже.

— Это не важно, Джоанна. Я хочу спросить вас о другом.

Но девушка не унималась. Она повысила голос:

— Вы посадить его в полицейская машина и отправить в тюрьму. Священник скажет вам, что он не делать виски. Мы хорошие люди, а вы…

— Довольно! — прервал ее Сарджент. Для большего эффекта он стал имитировать ее стиль речи. — Отвечайте на мои вопросы, не то я и вас посажу в полицейскую машину и отправлю в тюрьму. Слышите?

Выражение лица девушки не изменилось, но она явно была испугана.

— Вы спрашивать, а я отвечать. Мне нечего бояться. Я не делать виски.

Сарджент кивнул.

— Вчера у вас был свободный вечер, не так ли?

— Да.

— Куда вы ходили?

— Домой, как всегда. Я хорошая девушка. Я не делать виски. Я уехать восьмичасовой автобус, ночевать у мамы и вернуться только утром.

— Где вы живете?

Горничная колебалась, не желая называть конкретные имена и места, но решила, что он и так все знает.

— Я живу в «Рипаблике».

— Теперь слушайте внимательно! Вчера вы весь день были на кухне?

— Я? На кухне? — Очевидно, Джоанна не совсем понимала, о чем ее расспрашивают, и все еще подозревала, что речь идет о виски. Правда, кто-то в доме выпил что-то не то и умер. Ну и что из того? Люди постоянно пьют плохой самогон и умирают. Она никому не давала плохой самогон. — Я? На кухне? — тупо повторила она. — Нет. Я стелить постели, подметать, убирать…