Энтони Горовиц - Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса

— А записка? — полюбопытствовал Холмс.

— Она при мне.

Галерист извлек на свет сложенный вчетверо листок бумаги и передал его Холмсу. Холмс аккуратно развернул его.

— Передайте, пожалуйста, мою лупу, Ватсон.

Я исполнил просьбу, и он повернулся к Карстерсу:

— Конверта не было?

— Нет.

— Это очень важное обстоятельство. Ну-ка, поглядим…

На страничке было всего пять слов, написанных печатными буквами:

ЦЕРКОВЬ ДЕВЫ МАРИИ, ЗАВТРА, ПОЛДЕНЬ.

— Бумага английская, — заметил Холмс, — даже если сам ваш визитер — приезжий. Обратите внимание, Ватсон, — написано печатными буквами. Какова, на ваш взгляд, цель?

— Скрыть собственный почерк, — предположил я.

— Возможно. С другой стороны, этот человек никогда господину Карстерсу не писал и едва ли напишет впредь — зачем ему скрывать свой почерк? Господин Карстерс, записка была сложена, когда вам ее передали?

— Нет. По-моему, нет. Я сам сложил ее позже.

— Что ж, картина проясняется. В записке идет речь о церкви Девы Марии. Надо полагать, она находится в Уимблдоне?

— На Хотхаус-лейн, — ответил Карстерс, — в нескольких минутах ходьбы от моего дома.

— В таком поведении тоже мало логики, как считаете? Человек хочет с вами поговорить. С этой целью он сует вам в руку записку. При этом молчит. Практически не произносит ни слова.

— Мне кажется, он хочет поговорить со мной наедине. Кстати, моя жена, Кэтрин, вышла из дома буквально через несколько секунд. Она стояла у окна гостиной, которое выходит прямо на подъездную дорожку, и все видела. «Кто это такой?» — спросила она. «Понятия не имею», — был мой ответ. «Чего он хотел?» Я показал ей записку. «Он хочет денег, — сказала она. — Я видела его из окна — настоящий разбойник. На прошлой неделе в полях разбили табор цыгане. Скорее всего, он один из них. Эдмунд, ходить на встречу с ним незачем». — «Не тревожься, дорогая, — сказал я жене, — я и не собираюсь с ним встречаться».

— Жену вы успокоили, — пробормотал Холмс, — а сами в назначенное время пришли в церковь.

— Именно — и положил в карман револьвер. Но этого типа не было. В этой церкви вообще не много прихожан, а тут еще пронизывающий холод. Час я маршировал по плитам перед входом в церковь, потом направился домой. Больше я о нем ничего не слышал, он не появлялся, но я не могу выкинуть его из головы.

— Вы знаете этого человека, — высказал предположение Холмс.

— Да, господин Холмс. Вы попали в точку. Я думаю, что знаю, кто этот человек, хотя, признаюсь откровенно, мне не вполне понятно, на каком основании такой вывод сделали вы.

— Мне это показалось совершенно очевидным, — ответил Холмс. — Вы видели этого человека только три раза. Он назначил вам встречу, но сам же и не пришел. Из вашего описания совершенно не следует, что этот человек представляет для вас угрозу, но вы начали с неприятностей, которые отравляют вам жизнь, а на встречу с этим человеком пошли, вооружившись револьвером. И вы пока не сказали нам, в чем тайный смысл кепки.

— Я знаю, кто он. Знаю, что ему нужно. Меня пугает, что он проследовал за мной в Англию.

— Из Америки?

— Да.

— Господин Карстерс, ваш рассказ чрезвычайно интересен, и если у вас есть время до начала оперы или если вы готовы пожертвовать увертюрой, мне кажется, вам следует рассказать все с самого начала и до конца. Вы говорили, что год назад ездили в Америку. С человеком в кепке вы встретились там?

— Раньше мы лично не встречались. Но в Америку я приехал из-за него.

— Если позволите, я набью трубку. Не возражаете? Давайте вернемся к началу, и вы расскажете нам, что привело вас на другую сторону Атлантики. Галерист, по моему пониманию, не тот человек, который легко наживает врагов. А вам это явно удалось.

— Согласен. Моего недруга зовут Килан О′Донахью — кажется, все бы отдал, чтобы никогда не слышать этого имени.

Холмс потянулся к персидской тапке, где держал табак, и начал набивать трубку. Эдмунд Карстерс тем временем перевел дыхание, и вот что мы услышали.

— Полтора года назад я был представлен довольно необычному человеку, звали его Корнелиус Стилмен, он совершал длительную поездку по Европе и заканчивал ее в Лондоне. Жил он на восточном побережье Америки и принадлежал к клану так называемых бостонских браминов, то есть входил в число местной знати и аристократии. Он сколотил состояние на шахтах компании «Калумет и Хекла», к тому же вложил средства в железные дороги и телефонные компании. Видимо, в молодые годы он мечтал о карьере художника, и частично его приезд в Европу объяснялся желанием посетить музеи и галереи Парижа, Флоренции, Рима и Лондона.

Подобно многим богатым американцам, господин Стилмен был исполнен чувства гражданской ответственности, что, несомненно, делало ему честь. Он приобрел землю в бостонском районе Бэк-Бей и уже приступил к строительству художественной галереи, которую назвал «Парфенон», планируя заполнить ее самыми замечательными произведениями искусства, купленными во время его путешествий. Я познакомился с ним на одном приеме, и он произвел на меня впечатление человека-вулкана, кипящего энергией и энтузиазмом. В одежде этот американец был достаточно старомоден, носил бороду, а в глазу поблескивал монокль, но он оказался на диво осведомленным человеком, бегло говорящим по-французски и по-итальянски и даже имевшим представление о древнегреческом. Он глубоко разбирался в искусстве, эстетическое начало в нем было очень развито, в итоге он заметно отличался от большинства своих соотечественников. Не нужно подозревать меня в излишнем шовинизме, господин Холмс. Этот человек сам рассказывал мне, как хромает в его стране культурная жизнь, с годами он к такому положению вещей привык: величайшие полотна выставлялись рядом с уродцами, какими-то русалками и карликами. Он видел, как постановке пьесы Шекспира предшествовало выступление канатоходцев и акробатов. Так обстояли дела в Бостоне того времени. В «Парфеноне» все будет иначе, сказал он. Это, как следовало из названия, будет храм искусства и цивилизации.

Я очень обрадовался, когда господин Стилмен согласился посетить мою галерею на Элбмарл-стрит. Мы с господином Финчем провели в его обществе несколько часов, подробно ознакомили его с нашим каталогом, показали последние покупки, сделанные нами на разных аукционах Англии. Короче говоря, он купил у нас работы Ромни, Стаббса и Лоуренса, а также четыре пейзажа Джона Констебла — настоящую гордость нашей коллекции. Это были изображения Озерного края, датированные 1806 годом, совершенно не похожие на другие работы этого выдающегося мастера. Они создавали удивительное настроение, в них улавливалась подлинная глубина, и господин Стилмен обещал: эти пейзажи будут выставлены в большом, хорошо освещенном зале, который спроектируют специально для них. Мы выторговали блестящие условия. С учетом происшедшего хочу сказать, что мой банковский счет пополнился кругленькой суммой. Господин Финч заметил, что эта сделка, вне всяких сомнений, наиболее успешная в нашей жизни.