Николае Штефэнеску - Загадка архива

— Впечатление Эмиля, что он видел где-то эти глаза, было связано с его посещением дома Флорики Аиоаней; и шло оно от фотографии, висевшей на стене: среди солдат, сфотографировавшихся на площади в Праге, были муж старухи и Пауль Михэйляну. Отсюда — впечатление Эмиля при первой встрече со следователем: «Я его где-то видел». Тогда он подумал, что это результат знакомства с фотографиями, напечатанными в газетах. Но была ещё и эта фотография. С тем же лицом, на котором почти не видно глаз.

Разыскания показали, что Пауль Михэйляну сражался плечом к плечу с Илие Аиоаней, который умер у него на руках, от ранения. Вернувшись домой, он узнал, что сын Илие Аиоаней тоже погиб на фронте и стал заботиться о жене своего бывшего сослуживца, и товарища по оружию. Он привёз Флорику Аиоаней к себе домой, и она стала чем-то вроде его сестры или матери. Ей же он поручил и дочь актрисы, в смерти которой он чувствовал себя в какой-то мере виноватым.

Он помогал им деньгами, посоветовал старухе удочерить девочку, чтобы она не носила имя Дины Коман, в своё время наделавшее столько шума. И наконец, через какое-то время, когда казалось, что больше нет никакой опасности, сблизился с обеими женщинами и назвался дядей Дойны. Он заботился о том, чтобы у этой девушки, которую любил, вероятно, как дочь, было всё необходимое.

— «Кольт 32».

Кольты были введены в стране в момент реорганизации полиции по английскому образцу, как показал Орнару. Следователью Паулю Михэйляну выдали это оружие.

— При встрече Эмиля с бывшим следователем Пауль Михэйляну, единственный, не употребил обычное выражение «дело Беллы Кони», хотя, быть может, был единственным, кто должен был употребить его, если учесть его роль в этом деле.

Пауль Михэйляну сказал: «Смерть Дины Коман».

Он назвал её по имени, не используя её сценического псевдонима.

Это, конечно, была второстепенная улика, а может быть даже и не улика, но, связанный со всеми остальными, этот факт показывал, что Пауль Михэйляну был не сторонним наблюдателем, а близким артистке человеком, который мог называть её лишь её настоящим именем.

Теперь Ана слушала, как Михэйляну ровным, тихим голосом излагал обстоятельства дела.

Уже с первого же заданного ему вопроса: «Когда вы познакомились с Илие Аиоаней?» — Михэйляну понял, что скрывать истину бесполезно, так как Эмиль Буня знает всё.

— Я любил Дину Коман. Но образ жизни артистки был мне чужд. Мне хотелось иметь семью… Я предложил Дине сохранить ребёнка и выйти за меня замуж. Она не хотела и слышать. Попросила меня помочь ей найти доктора…

— Она шантажировала вас? — спросил Эмиль.

Пауль Михэйляну молча взглянул на него. И после долгой паузы ответил:

— Нет!

Но было ясно, что Дина Коман его шантажировала. Не уверенный в искреннем расположении к себе окружающих, Пауль Михэйляну не хотел упоминать всуе имя усопшей.

Он продолжал:

— Под вечер того дня я позвонил Дине и сказал, что зайду к ней поговорить. Я решил не сдаваться и убедить её отказаться от жизни, которую она вела до тех пор. Незаметно для меня, она вынула из моего кармана револьвер и пригрозила, что, если я не помогу ей избавиться от «обузы», которая испортит ей карьеру, она застрелится…

Ана словно видела эту сцену: Дина с револьвером в руке, Михэйляну знает, что револьвер заряжен, он хочет помешать ей сделать глупость. Но он не знает этого мира! И, вероятно, не подозревает, что в этот момент Дина Коман — не Дина Коман, а Белла Кони, играющая сцену…

Он хочет отнять у неё револьвер. Следует небольшая схватка.

«Лёгкая царапина на правой руке» — отметит позднее судебно-медицинская экспертиза.

Револьвер разряжается.

Это «Кольт 32»…

Наступило молчание.

Эмиль Буня и забыл, что майор Николау и полковник всё ещё находятся в комнате. Теперь он увидел их и виновато улыбнулся. Почему виновато? Михэйляну посмотрел на Эмиля вопросительно. «Значит, теперь остаётся сказать всем, что Дина застрелилась сама… по слабости?»

Ана бросила взгляд на календарь. То же сделали:

И полковник…

И Николау…

И Михэйляну…

И Эмиль…

14 июня!

Единственным, кто ещё сидел в кресле, был Пауль Михэйляну. Его взгляд переходил от Аны к Эмилю, от Эмиля к тому высокому мужчине и потом к майору Николау…

— Я предлагаю идти! — сказал Эмиль, получив согласие выразившееся во взгляде начальника.

У Эмиля не было причин для «угрызений совести»: Михэйляну искупил свою вину, которая заключалась в том, что он не донёс на Дину Коман, которая покончила самоубийством, играя в жизни, как на сцене. Но как он может оправдаться перед всеми замешанными лицами, которых целые двадцать лет преследовал кошмар? «Убийца — один из нас. Кто же это?» На первый взгляд, все они спокойно занимались своим делом. Но Эмиль и Ана с первого же слова поняли, как мучился в глубине души каждый из них.

Михэйляну не женился и посвятил всю свою жизнь заботе о дочери любимой женщины. Кроме этого, он постарался так всё запутать чтобы никто и никогда не мог быть обвинён в этом «преступлении», потому что тогда ему пришлось бы сказать правду.

Они начали спускаться по ступенькам. Николау взял Эмиля под руку.

— А я-то думал, что ты гонишься за запоздалой славой! Вот ведь как… Он остановился на полуслове, явно смущённый.

«Ага! Снова единственное число, — подумал Эмиль. — Значит, вот в чём было дело»!

— Честно говоря, на Михэйляну я не подумал, — продолжал майор Николау другим тоном.

— Тогда зачем вы выписали имя Флорики Аиоаней… да ещё заглавными буквами?

— Хм… вначале я думал, что это не может быть простым совпадением… что, может быть, «кто-то» заставил эту женщину позаботиться о Дойне Коман и это мог быть только убийца или человек, хорошо знавший обо всём происшедшем.

— А зачем вы послали мне досье о краже браслета? — снова спросил Эмиль.

— Это — да! По двум причинам, и я вижу, что ты подхватил их на лету. Первое: чтобы ты заметил, что Михэйляну страшно затянул следствие. Второе: чтобы занялся электриком Нягу…

— Значит, если бы вы раньше сообщили мне свои подозрения, я мог бы скорее найти решение, — в голосе Эмиля прозвучал такой упрёк, что ему мог позавидовать сам Джордже Сырбу.

Ана и Михэйляну уже спустились и ждали Эмиля с Николау.

Ане хотелось заговорить с бывшим следователем, но она боялась начать. Тот помог девушке, во-время поддержав её.

— У меня такое впечатление, что Дойна знает…

— Да! — прервал Ану Пауль Михэйляну. — Я ей всё сказал…

— Зачем?

— Я люблю её, как собственную дочь… Дочь, которая… впрочем, это не важно! Я знал, что и она меня любит, и хотел убедиться, выдержит ли её любовь такое испытание.

— И она выдержала! — улыбаясь, подтвердила Ана.