Дороти Девис - Тень предателя

— Профессор Мазер?

Салли утвердительно кивнула, а у Маркса появилась пища для новых размышлений. Он вспомнил последнюю запись в дневнике доктора Бредли: эпизод, когда, разыскивая в Афинах памятник Байрону, Бредли объяснял русскому коллеге, кто такой поэт Байрон. Как странно, что в тот вечер или, может быть, даже в тот же час, когда был убит Бредли, его друг Мазер читал в таверне стихи Байрона.

— Салли, вы не познакомите меня с вашей компанией? Или вы предпочитаете, чтобы я познакомился с ними сам?

Она кивнула, склоняясь к тому, чтобы он сделал это сам. Маркс, оставляя Салли, дал знак бармену подать даме еще стаканчик.

— Простите, джентльмены, — обратился он к молодежи, стараясь, чтобы в его тоне не было и намека на иронию. Это были совсем юнцы, и они все дружно повернули к нему свои розовощекие лица. — Я лейтенант Маркс из полиции. — Он заметил, как один из них бросил опасливый взгляд на стоявшую перед ним кружку пива. Несовершеннолетний, догадался Маркс. Джони не мешает следить за этим. — Это обычная проверка фактов. Вы ведь слышали о вчерашнем убийстве? — Ребята дружно закивали. — Мистер Мазер виделся с доктором Бредли до того, как зашел к вам. Кто-нибудь из вас помнит, в котором часу это было?

Судьба Мазера зависела от того, есть ли чувство времени у этих юнцов. Для Маркса это было началом игры. — О чем вы тогда говорили?

— О Т. С. Элиоте.

Кто-то из них фыркнул, найдя забавным, что с полицейским можно говорить об Элиоте.

— В мои дни мы Элиота не проходили, а вот «Полые люди» [8] «Полые люди» — название известной поэмы Т. С. Элиота. — Прим. пер. снова дают о себе знать.

— Вчера вечером мы обсуждали стихи о Суини, сэр. — Маркс расценил это, как согласие принять его в свой круг.

— «Суини среди соловьев», [9] Название поэмы Т. С. Элиота. Суини — вымышленный герой, бездарный поэт. Заглавие поэмы пародийно. Жаргонное значение слова «соловей» — шлюха. (Прим. пер. Для сведения.) — пробормотал он как бы про себя и тут же подумал, что ему более не следует хвастаться своей эрудицией.

— Скажите, мистер Мазер действительно почитатель Байрона?

— Нет, сэр. Насколько я знаю, он терпеть не может Байрона. Я хожу на его лекции английской поэзии и очень хорошо знаю это. Он считает, что Байрон из тех, кто любит выставлять напоказ свои переживания, и к тому же он фальшив, бабник и вообще плохой поэт.

— А последнее просто непростительно для мистера Мазера, не так ли?

Молодые люди дружно рассмеялись.

— Как вы думаете, почему он вам вчера читал Байрона?

Все переглянулись. Один из них, взяв на себя инициативу в этом разговоре, высказал, должно быть, их общее мнение:

— Мы и сами удивились этому. Мы думали, — «Суини» он тоже ни во что не ставит, — может, он хотел сказать нам, что в его время Байрон был для них тем, чем стал для нас сегодня Элиот.

— Элиот и Байрон? — удивленно произнес Маркс.

Их сердечная поддержка его недоумения заставила всех заговорить сразу. Маркса удивила смесь эрудированности и самоуверенности. Нет зрелища более печального, чем напыщенный самоуверенный юнец.

Неожиданно для него в разговор вступил подросток, чье несовершеннолетие так верно угадал Маркс.

— Его иногда заносит и тогда он импровизирует, сэр, чтобы нарочно сбить нас с толку. Иногда он просто разыгрывает нас с помощью какой-нибудь мистификации.

Маркс признал, что подобная характеристика весьма удачна.

— Например, слова, которые он произнес вчера, уходя…

— Ну это чертовски непорядочно, — возразил кто-то. — Вне контекста они могут означать для каждого все, что кому заблагорассудится.

— Они были сказаны без контекста, не так ли? «Агамемнон умер сегодня вечером». Что это для тебя значит?

— Он сказал: «Помните слова Живи, Суини. Агамемнон умер сегодня вечером». Для меня это означает, что мы живем в раю, созданном Суини, в обществе обезьяноподобных с толстыми от излишка денег шеями. Герой, личность, раздавлена ими, уничтожена. — Юное лицо говорившего зарделось румянцем волнения от собственного красноречия.

— Мой дорогой друг, ты кривишь душой, — возразил ему его оппонент. — Совсем не это говорил Элиот.

— Разве не это он имел в виду? — обратился к друзьям за поддержкой взволнованный юноша.

Маркс воспользовался неожиданной паузой и уступил свое место Салли, которая появилась рядом с пустым стаканом в руке.

— Бедняга Суини, — промолвил Маркс и кивком стал прощаться со всеми. — Счастливого вечера и спасибо.

Он поспешил к бару, расплатился, а затем, примерно в то же время, что и Мазер вчера, покинул таверну «Красная лампа». Напротив через улицу открылись двери театра «Треугольник». Наступил антракт.

Он сидел в машине еще несколько минут, размышляя. Агамемнон умер. Это что? Пророчество? Чувство вины? Или просто нелепость, не имеющая отношения к Бредли? Пришло время повидаться с тем, кто объяснит ему, что все это значит. Или же что-либо придумает? Так или иначе, но ботинки все равно надо вернуть.

Он позвонил по радиотелефону на пункт связи и узнал, что ему звонила Анна Руссо и оставила свой номер телефона.

Маркс позвонил ей из ближайшей телефонной будки. Она сообщила, что Эрик Мазер видел у дома Бредли человека, похожего на того, которого она встретила в вестибюле своего дома.

— Мой дорогой лейтенант, пока я не узнал, что Анна пыталась обрисовать вам этого типа, мне и в голову не пришло, что здесь может быть какая-то связь.

Сегодня он опять переигрывал, стараясь казаться невозмутимым. Облачившись в бархатный смокинг, Мазер решил и это использовать. Вытянув длинные ноги в домашних туфлях, он лениво положил руку на спинку дивана. Как бы Мазер себя ни подавал ему, он был не по вкусу Марксу.

— Как палец?

Мазер, описав ногой круг, поджал пальцы. Следовательно, все зажило.

— В котором часу, профессор, вы поняли, что полицию может интересовать этот человек?

— Анни и я во второй половине дня решили выпить что-нибудь. Это было что-то ближе к шести часам вечера.

— Она не сказала вам, насколько это может оказаться важным для нас?

— Если бы это было настолько важным, лейтенант, вы бы сами могли мне это сказать. Я прождал вас весь вечер. Я знал, что вы придете.

— Интуиция?

— Называйте это так.

— Вам ваша интуиция вчера вечером не подсказала, что Питера Бредли могут убить, скажем, в девять тридцать?

На высоких скулах Мазера, чуть подрагивая, натянулась кожа.

— Нет, клянусь Богом, у меня не было никаких предчувствий!

Ответ был слишком эмоциональным для человека, не причастного к событиям того вечера.

— Вы чего-то ждали? Это бесспорно, судя по вашему поведению. Упростите наш разговор и расскажите мне все.