Лори Кинг - Нелепо женское правленье

— Когда вы в последний раз что-нибудь ели?

— Не знаю. Недавно. Не хочу есть.

— Инспектор Дэйкинс хочет вас допросить.

— Хорошо. Не сегодня.

— Но ему нужно сегодня.

— Попробую. — Я издала стон и снова зевнула.

Холмс чуть расслабился, как-то просветлел лицом.

Впервые я обратила внимание на его состояние.

Усталый, лицо серое, давно не бритое. Даже воротник его рубашки выглядит усталым. Весьма необычное обстоятельство. Но прежде чем я успела открыть рот, чтобы отпустить комментарий на эту тему, мой друг уже вышел в соседнее помещение. Оттуда тут же донесся звук — ванна наполнялась водой. Холмс вернулся, окутанный цветочным ароматом.

— Справитесь?

— Справлюсь. Меня немножко знобит, вот и все.

— Мне подежурить здесь или пойти поискать вашу одежду?

— Дежурить не надо. Конечно, лучше найдите одежду. — Я рассказала, что было на мне в момент похищения. — И очки. Я не буду запираться.

Эту уступку Холмс никак не прокомментировал, просто кивнул и вышел.

Я вытащила ключ из двери ванной, положила его на пол. Разделась, швырнула в корзину все, включая и одежду бандита. Осторожно опустилась в теплую воду, покрытую толстым одеялом белой пены. Особенно к себе не присматривалась, но заметила, что шрам на руке затянулся очень неплохо.

Ванна расслабляла, но я внимательно следила за дверью и вздрогнула, заслышав в комнате шаги.

— Рассел! Можно войти?

Холмс не пожалел купального порошка, пена скрывала меня полностью. Я разрешила ему войти, и он положил одежду на столик, придвинул стул к самой ванне и опустил на него очки. Где-то Холмс умудрился отыскать даже мою расческу. Он повернулся к выходу.

— Холмс! Сколько это длилось?

— Вас сняли с поезда вечером двадцать второго января. Сегодня первое февраля.

Он посмотрел на меня, но я молчала. Он вышел.

Из соседней комнаты не доносилось ни звука, хотя я знала, что Холмсу не терпится расспросить меня о преступниках, об обстоятельствах похищения, выявить следы, которые полиция ищет и, возможно, по присущей ей неуклюжести, сама же и уничтожает. С разных сторон до меня доносились какие-то звуки, в доме явно что-то происходило. Я оттирала кожу, несколько раз вымыла голову, добавляла все больше горячей воды. Наконец вытащила затычку, но когда вылезла, сразу же начала дрожать. Немного помогла знакомая одежда. Помогли и очки, сфокусировавшие мир, придавшие ему более приемлемые очертания. Но дрожь не унималась. Сжав в руке гребень, я вошла в комнату. Холмс поднял взгляд от книги.

— М-можно разжечь огонь? — попросила я, клацая зубами. — В-волосы высушить…

Скоро огонь в камине полыхал уже вовсю, но, несмотря на то, что я сидела чуть ли не в пламени, завернувшись в одеяло, дрожь не проходила. Холмс поднес ко мне маленький столик и поставил на него еще одну чашку чаю. Сел рядом. Я взялась за волосы, но руки не слушались.

— Против вас выдвигают обвинения, — произнес Холмс.

— Обвинения? — Я боролась с волосами. — Черт, взять и обрезать их к дьяволу!

Холмс встал.

— Позвольте мне, — бросил он повелительным тоном. Приняв у меня гребенку, Холмс пристроился сзади и принялся распутывать клубки змей и бешеные джунгли, буйствовавшие на моей голове. Он взвесил массу волос в левой руке, а правой, вооруженной расческой, осторожно расчесывал сцепившиеся пряди. Не впервой ему этим заниматься, почувствовала я и снова задрожала.

— Четверо внизу утверждают, что вы наркоманка.

— Пожалуй, они правы.

— Что эта наркоманка появилась незваной в их доме. Что они думали, якобы вы знакомая хозяина дома. Что вы сами кололись. Что вы часто по неизвестной причине запирались в погребе.

— Холмс, довольно, ради Бога.

Я встала, не дав ему расправиться и с половиной моей гривы, плотнее завернулась в одеяло и зашагала по комнате. Достала из кармана платья носовой платок, высморкалась.

— Понимаю. Однако ваше поведение в последние недели не опровергает их обвинений. Вы завели знакомство с группой лиц, по меньшей мере одно из которых известно как наркоман. Вы получили крупное наследство и изменили образ жизни. Для нормального британского инспектора полиции следов на вашей руке вполне достаточно, чтобы упечь вас за решетку. Если он заметит ваше поведение, ломку, с которой вы не в состоянии справиться, ваш арест неизбежен.

— Шесть лет назад, после катастрофы, врачи тоже кололи мне эту дрянь… Считалось, что она легче переносится, чем морфин.

— Да, медики тогда накинулись на него. Но об этом полиции лучше не сообщать.

Холмс засунул руку в карман и вытащил знакомую черную коробочку с проклятой и вожделенной иглой. Глаза его ничего не выражали. Как под гипнозом, я начала закатывать рукав. Холмс отошел к двери, запер ее, достал большой белоснежный платок, скатал его в жгут, перетянул мою руку.

Вынутый из коробочки шприц уже подготовлен к уколу.

— Похоже, мы застали его как раз перед визитом в погреб. Сколько вам обычно вводили? Полный шприц?

— Д-да.

— Я введу половину.

Холмс мастерски нашел вену, ввел раствор, выдернул иглу, прижал платком место укола.

Я закрыла глаза, не в силах сдерживать реакцию — наслаждение, растекавшееся по телу от желудка вверх, к мозгу. Открыв глаза, я прочитала на лице своего дорогого друга озабоченность. Медленно подняла лежащий на столе шприц и, опустив его вертикально на поверхность стола, нажала, сломала иглу. Лицо Холмса почти не изменилось, но мне показалось, что он успокоился. Убрав шприц в коробку, я протянула ее своему спасителю.

Холмс разделался наконец с моей прической. Я заколола волосы, съела сыр и печенье. Теперь на очереди инспектор Дэйкинс. Тот как раз занимался с одним из задержанных. Холмс прервал допрос на полуслове.

— Инспектор, как я понимаю, против мисс Рассел выдвигаются обвинения в том, что она добровольно и неоднократно вводила сама себе наркотические вещества.

— Совершенно верно, мистер Холмс. Мистер Бигли как раз рассказывает мне об этом.

— Да, начальник, точно. И ни капельки не скрывалась, внаглую так, аж жуть берет… — ужаснулся такому гнусному поведению заевшейся столичной твари простой сельский парень.

— Она сама вводила себе вещество? — вкрадчиво и как-то даже сочувственно спросил Холмс.

— Да, мистер, сам видал, в бабли… в библиотеке. Руку так обмотала и иголкой — тык! Я сначала и не знал. Стыд какой!

— Вокруг одной руки повязка, а в другой шприц, так?

— Точно. А как еще?

Холмс взял мою левую руку и закатал рукав. Рука ближе к локтю выглядела ужасно. Около полусотни уколов, некоторые нагноились. Ткани вспухшие, раздутые. После этого Холмс обнажил мою правую руку и продемонстрировал инспектору. Тот явно ужаснулся. «Простой сельский парень» любовался, как эстет любуется мраморными руками статуй Микеланджело.