Джорджетта Хейер - Предательский кинжал

К огромному удовольствию Джозефа Хериарда, рождественский остролист был весь усыпан ягодами. Казалось, что это обстоятельство поддерживало его уверенность в том, что воссоединение семьи, которое он запланировал на Рождество, пройдет успешно. Когда Джозеф принес в дом колючие побеги, его румяное лицо сияло от удовольствия, седые волосы — он носил их довольно длинными и хорошо завитыми — растрепались под декабрьским ветром.

— Только посмотрите на эти ягоды! — говорил он, тыча ими прямо в нос Натаниелю или опуская пучок на карточный столик Мод.

— Прелестно, дорогой, — откликнулась Мод, однако ее ровный голос лишал слова малейшего намека на восторг.

— Убери эту дрянь! — прорычал Натаниель. — Терпеть не могу остролист.

Но ни равнодушие жены, ни недовольство старшего брата не могли омрачить детскую радость Джозефа в ожидании предстоящих святок. Когда свинцовое небо возвестило о приближении снегопада, он начал рассуждать о Рождестве старых добрых времен, сравнивая усадьбу Лексхэм с Дингли Деллом. [1] Дингли Делл — название поселка в романе Ч. Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба».

На самом деле между этими двумя домами общего было не больше, чем между мистером Вордли [2] Мистер Вордли — персонаж этого же романа. и Натаниелем Хериардом.

Лексхэм представлял собой большой особняк эпохи Тюдоров, значительно перестроенный, но все же сохранивший первоначальный вид настолько, чтобы оставаться местной достопримечательностью. Он не был родовым гнездом. Натаниель, который разбогател на продаже товаров из Восточной Индии, купил его за несколько лет до того, как отошел от активного участия в своем процветающем предприятии. Его племянница Паула Хериард не любила особняк и не могла представить себе, что заставило старого холостяка обосноваться в таком месте, разве что он хотел оставить его Стивену, ее брату. Тогда, добавляла она, как жаль, что Стивен, который любит этот дом, так мало заботится о том, чтобы вести себя прилично по отношению к старику.

Несмотря на привычку Стивена постоянно раздражать дядю, все прочили его в наследники Натаниелю. Он — единственный племянник, поэтому, если только Натаниель не оставит состояние своему единственному, оставшемуся в живых брату Джозефу (что даже Джозеф считал маловероятным), большая часть имущества, похоже, перейдет в руки неблагодарного Стивена.

В подтверждение этой теории можно сказать, что по всем признакам Натаниель относился к Стивену лучше, чем к остальным членам семьи. Стивена любили немногие. Единственным человеком, который стоически сохранял уверенность в том, что за нерасполагающими манерами скрывается золотое сердце, был Джозеф, чье безграничное благодушие побуждало его видеть во всех только самое лучшее.

— В Стивене много хорошего. Помяните мои слова, придет день, и наш дорогой грубиян удивит нас всех! — решительно провозгласил Джозеф как раз тогда, когда Стивен был особенно невыносим.

Стивен не выразил никакой благодарности за это непрошеное заступничество. На его смуглом, довольно угрюмом лице появилась усмешка, столь злобная, что несчастный Джозеф немедленно стушевался и замер с нелепо виноватым видом.

— Удивлять людей со слабым интеллектом — это занятие не по мне, — сказал Стивен, даже не вынув трубки изо рта.

Джозеф улыбнулся с мужеством, побудившим Паулу выступить в его защиту. Но Стивен только отрывисто рассмеялся и зарылся в книгу. К тому времени, когда Паула со свойственной ее поколению откровенностью высказала ему все, что она думала о его поведении, Джозеф оправился от обиды и игриво объяснил резкость Стивена легким расстройством печени.

Мод раскладывала сложный двойной пасьянс, на ее пухлом лице не отражалось ничего, кроме легкого интереса к расположению тузов и королей. Она отозвалась своим невыразительным голосом, предположив, что для вялой печени полезно принимать слабительное перед завтраком.

— О, Господи! — простонал Стивен, вытаскивая свое тощее тело из глубокого кресла. — Подумать только, когда-то в этом доме было довольно сносно!

В его диком замечании присутствовал несомненный намек, но, как только Стивен вышел из комнаты, Джозеф бросился уверять Паулу, что не стоит беспокоиться: он слишком хорошо знает Стивена, чтобы на него обижаться.

— Конечно, бедный старина Стивен не возражает против гостеприимства Ната, — сказал он, улыбаясь одной из своих фантастических улыбок.

Джозеф и Мод не всегда жили в особняке Лексхэм. Еще два года назад Джозеф был перекати-полем. Вспоминая свое прошлое, он ссылался на неудачи, охоту к перемене мест и, выводя из себя Стивена, рассказывал о своих прошлых триумфах на актерском поприще, сопровождая повествование вздохом, улыбкой и печальным: "Как летит время!".

Джозеф был актером. Выучившись в юности на стряпчего, он вскоре оставил это занятие ("неудача") ради радужных перспектив выращивания кофе на востоке Африки ("охота к перемене мест"). С тех пор он перебрал все мыслимые профессии, начиная от свободного золотоискателя и кончая актером. Никто не знал, почему он оставил сцену: он играл в труппах, гастролирующих по колониям и Южной Америке, и его уход едва ли можно было списать на "охоту к перемене мест", из-за которой он бросил столько других занятий. Он, казалось, был создан для сцены. "Идеальный Полоний!" — как-то отозвалась о нем Мод.

Именно в актерский период своей карьеры он встретил Мод и женился на ней. Каким бы невероятным это ни казалось молодым Хериардам, которые узнали Мод только пятидесятилетней, в свое время она занимала почетное место во втором ряду хора. С годами она располнела, на ее пухлом маленьком лице с крохотным ртом между глубокими складками розовых щек и с отсутствующим взглядом бледно-голубых глаз трудно было отыскать что-либо напоминающее ту хорошенькую девушку, которой она когда-то была. Мод редко говорила о своей молодости, те замечания, которым она время от времени позволяла вырваться, были случайными и не раскрывали, как предполагала Паула, тайн ее прошлого.

До тех пор, пока два года назад море не вынесло Джозефа и Мод на берега Англии в Ливерпуле, для молодых Хериардов и Матильды Клар, их дальней родственницы, они были чем-то вроде легенды. Они приехали из Южной Америки, платежеспособные, но не преуспевающие. Их занесло в Лексхэм, там они и остались, не слишком гордые, как выразился Джозеф, для того, чтобы стать пансионерами Натаниеля.