Пьер Сувестр - Ночной извозчик

Десять минут спустя полицейские увели в участок несчастную Раймонду, которая, казалось, была совершенно равнодушна к своему аресту и даже не пыталась защищаться: ведь защищаться означало бы обвинять дворецкого, а дворецкого она отлично узнала — это был ее отец!

Г-жа де Бремонваль, со своей стороны, уже проводила комиссара полиции к выходу из особняка. Теперь, вернувшись в большую гостиную, она позвонила. Явился Фантомас.

Как только она осталась с ним наедине, леди Бельтам в растерянности спросила:

— Ваша дочь, Фантомас? Это ваша дочь?

— Без сомнения, — насмешливо сказал бандит.

— Ах, почему вы раньше мне не сказали?

— Как я мог?

— И потом, что это за комедия? Она же не воровка!

Фантомас собирался ответить, но ему помешали.

Дверь в гостиную опять неожиданно распахнулась. Лакей провозгласил:

— Господин граф Пэйрбрюн! Господин маркиз Толоза!

Это съезжались первые гости г-жи де Бремонваль.

Было без пяти двенадцать, и заседание суда должно было вскоре начаться.

Это происходило во Дворце Юстиции, в том его помещении, где разбирают уголовные дела. Одиннадцатый зал должен был открыться первым, в двенадцать пятнадцать, а перед тамбуром с двойной дверью, через который надо было пройти в зал, уже теснилась густая толпа. Величественный, горделивый и наводящий страх солдат муниципальной гвардии заслонял могучей фигурой подступы к тамбуру, и держатели повесток почтительно топтались позади этого представителя власти, с ангельским терпением дожидаясь указанного в расписании часа, когда публику начнут пускать в зал. Внезапно толпа всколыхнулась оттого, что из темноты неожиданно возник уродливый, кривобокий человечек в бархатной ермолке и грязной, заплатанной визитке. Он подошел к солдату муниципальной гвардии, что-то прошептал ему на ухо с весьма таинственным видом и тотчас же исчез, как будто его ждали очень важные, неотложные дела. Завсегдатаи уголовного суда — а их в толпе было немало, — знали, что означает это явление, которое на театре непременно назвали бы «комическим выходом». А означало оно, что сей персонаж, числящийся в администрации Дворца Юстиции, сообщил муниципальному гвардейцу, что зал суда готов к приему публики и, следовательно, ее разрешено впустить.

Толпа ринулась к тамбуру, но солдат тотчас же преградил ей дорогу, требуя, чтобы каждый предъявил повестку. Те лица, которых действительно вызвали в суд, пользовались правом занять сидячие места, зевакам же предстояло остаться на ногах.

Залы суда уголовной полиции построены по единому принципу, с широкими окнами, выходящими во двор Сент-Шапель, и благодаря яркому дневному свету не кажутся столь торжественными и даже несколько угрожающими, как залы старых помещений Дворца Юстиции. Напротив, они выглядят светлыми и приветливыми, хоть и обставлены без малейшей роскоши. Впрочем, в той части зала, что предназначена для членов суда, можно заметить некое подобие комфорта. Ступени, ведущие к судейскому столу и креслу прокурора, затянуты зеленым сукном; по обе стороны, за перегородками, находятся два небольших отсека: в тот, что примыкает к окнам, можно пройти из зала, там расставлены пюпитры — это ложа судейской прессы, откуда репортеры, входящие в ее состав, следят за ходом сенсационных процессов. В другой отсек, напротив первого, проходят через потайную дверь, скрытую в стене и ведущую в коридоры «мышеловки», — он предназначен для арестованных, которых приводят в суд в сопровождении четырех-пяти конвойных. На языке преступного мира это место называют «турникетом». Что касается самого зала, то он напоминает скромный театральный зал: в первых рядах, ближе всего к Суду, на мягких, обтянутых кожей банкетках, сидят адвокаты, а позади них расставлены простые деревянные скамьи, узкие и жесткие, где рассаживаются зрители.

В этот день одиннадцатый зал уголовного суда был заполнен до отказа, так как судьи, ведущие там дела, известны были своей суровостью; к тому же в этот день судили схваченных с поличным и, стало быть, по мнению завсегдатаев, могли иметь место любые неожиданности, любые непредвиденные эпизоды.

Дважды в неделю Уголовный суд разбирает с быстротой, вовсе недостойной величия возложенной на него задачи, все дела, которые, благодаря своей очевидности, не требуют предварительного следствия.

Чаще всего это мелкие проступки, по которым суд должен вынести решение: пьяный дебош, оскорбление полицейских, нарушение порядка на улице, мошенничество всякого рода, карманные кражи или воровство любого вида — при условии, что преступник схвачен с поличным и не пытается отрицать свою вину.

В то время как толпа стремительно заполняла предназначенные ей места, «турникет» оставался пустым, зияя слева от судейского стола, как большая дыра. По залу пронеслось долгое «ах», когда дверь, скрытая в стене, наконец приоткрылась. Первым вошел один солдат муниципальной гвардии; ему было очень жарко, он отирал пот со лба и шел со скромным видом, опустив глаза, что вовсе не соответствовало его важной роли. Он уселся на кончик скамьи белой бородой, который, согнувшись в три погибели, следовал за ним, пытаясь скрыть от глаз толпы эту цепь, превратившую его в жалкого арестанта.

Скамья подсудимых быстро заполнялась. За стариком последовал негр, потом растрепанная краснощекая толстуха. Ей не сиделось на месте, она то и дело болтала с соседями, ерзала, поглядывая вправо-влево. Рядом с ней, стремясь быть незаметным, сидел молодой апаш с напомаженными волосами. Но вот появилась еще одна подсудимая, сразу приковавшая к себе все взгляды и внимание. Это была удивительно красивая молодая девушка, стройная, элегантная, несмотря на скромную одежду. Она была без шляпы, и в ее белокурых кудрявых волосах, обрамлявших лицо, были только черепаховый гребень и синяя бархатная лента.

Этой девушкой была наша бедная Раймонда, арестованная накануне в роскошном особняке Матильды де Бремонваль, Раймонда, которую ждал суд по унизительному обвинению в том, что ее якобы поймали с поличным! Девушка была очень бледна, а когда увидела перед собой эту беспощадную, ненавидящую ее толпу, ее охватило чувство безмерного стыда, страшного отчаяния, рыдания подступили ей к горлу, и глаза наполнились слезами.

Что же такого она сделала, чтобы заслужить это предельное оскорбление, из-за которого она оказалась в одном ряду с подлейшими преступниками, и, быть, может, по приятному заранее решению правосудия, ей предстояло стать той жертвой, которую Общество приносит Праву и Справедливости?

Конечно, дочь Фантомаса обладала бесстрашной душой и в свое время не дрогнула даже в самых опасных, самых зловещих обстоятельствах. Но появиться здесь, испытать позорное обвинение в воровстве — это было для нее невыносимым оскорблением, страшным ударом судьбы!