Пьер Сувестр - Пустой гроб

Амели Дро явно колебалась: может ли она полностью довериться Жюву? Сыщик, от которого не укрылись ее сомнения, решил помочь своей собеседнице.

— Не могли бы вы, сударыня, — заговорил Жюв, — сообщить мне какой-нибудь наводящий факт, неизвестную мне деталь? Кого вы подозреваете — мужа или любовника? Кто из них, по-вашему, виновен?

Этих слов оказалось достаточно, чтобы горечь, переполнявшая сердце несчастной матери, выплеснулась наружу — об осторожности она больше не думала.

Она так старалась быть сдержанной, старалась подавить усилием воли обуревавшее ее смятение! Стоило ли так терзать себя, длить эту невыносимую пытку?

— Вы хотите знать, господин Жюв, кого из них я обвиняю? — с жаром заговорила Амели. — Я обвиняю их обоих, оба они бессовестно меня обманывают.

Рыдание сдавило ей грудь. На секунду она умолкла, потом овладела собой, заговорила снова — уверенно, не колеблясь, точно размышляя вслух.

— Господин Жюв, я пришла помочь вашему расследованию и вот что я скажу вам: мой муж и мой любовник — оба жалкие трусы, оба они негодяи, и нужно им только одно — мои деньги.

От удивления Жюв потерял дар речи, он терялся в догадках: что значило это обвинение? Амели Дро тем временем продолжала:

— Вчера днем, господин Жюв, мне нанес визит мой любовник. Этот подлец валялся у меня в ногах и умолял дать ему сто тысяч франков… Он клялся, будто эта сумма необходима, чтобы вернуть мне сына.

Задыхаясь от волнения, Амели достала батистовый платочек и промокнула капли холодного пота, выступившие у нее на лбу. Не дав Жюву вставить ни слова, она заговорила снова:

— Я отказалась дать ему эти деньги; происшедшее было так омерзительно, что я подумала, будто до дна испила чашу стыда… Я ошиблась, господин Жюв. Мужа в тот вечер дома не было, возвратился он поздно, ближе в полуночи; не смыкая глаз, лежала я на диване — обессиленная, в полном отчаянии; если бы в ту минуту муж проявил ко мне хоть каплю жалости, я многое смогла бы простить и, наверное, никогда больше не изменила бы ему. Увы, господин Жюв, муж подошел ко мне, но даже не заметил, что со мной происходит; страшно взволнованный, он кинулся мне в ноги и, точно вторя моему любовнику, стал просить у меня сто тысяч франков, обещая вернуть сына.

Ломая руки, Амели Дро заплакала навзрыд — так плачут от сильного горя и уязвленного самолюбия. На миг мать, оплакивающая сына, исчезла, уступила место женщине, которая стыдится мужа и презирает любовника.

— Негодяи! — восклицала она. — Не знаю, что теперь и думать, чему верить… оба просили у меня одну и ту же сумму, оба пытались меня шантажировать, если уж называть вещи своими именами!.. «Дай мне сто тысяч, и я найду твоего сына», — так сказал Поль Дро. «Дай мне сто тысяч, и мы отыщем Юбера», — пообещал Себастьян… Что мне делать, господин Жюв?.. Что делать? А вдруг эти двое вступили в чудовищное сообщество, сговорились ради бесчестной сделки и в надежде заполучить мои деньги задумали страшное мошенничество: отнять у меня Юбера, а потом принудить выкупить его — выкупить у них.

Обессиленная, Амели Дро снова упала в кресло, закрыла лицо руками. От ярости она дрожала, словно в ознобе, приговаривая:

— Что делать?.. Как поступить?.. Будь я уверена, что, отдав сто тысяч, спасу сына, — о, клянусь вам, я не раздумывала бы ни секунды. Я в таком отчаянии… К чему мне теперь деньги? Что мне делать? Может, уступить, господин Жюв, отдать эти деньги? Но кому? Мужу? Любовнику? Оба они имеют на меня права, и обоих я всей душой ненавижу.

По лицу Жюва нетрудно было догадаться, как взволновал его услышанный рассказ. Он не знал, что и думать.

В очередной раз все гипотезы Жюва потерпели крах.

Сначала он обвинял во всем Себастьяна Перрона, потом обнаружил, что доктор Дро тайком прячет ребенка, и счел судью невиновным. Еще позже, узнав, что хирурга шантажируют, Жюв сказал себе: шантажист — Себастьян Перрон.

Ночь, проведенная сыщиком в засаде, убедила его, что он ошибся. «Поль Дро солгал мне, — решил Жюв, — никакого шантажиста не было. Себастьян Перрон — честнейший человек».

А теперь явилась Амели Дро и разом все запутала.

Амели Дро утверждала, будто и ее тоже пытались шантажировать, она обвиняла одновременно Поля Дро и Себастьяна Перрона.

Было видно, что Жюв совсем растерялся. Не зная, на что решиться, он медленно проговорил:

— Вы не должны никому ничего платить, сударыня. Таким путем сына вы не получите. Сто тысяч франков не такая уж большая сумма… Поддадитесь раз — будете платить все время… Первый взнос лишь подогреет аппетиты этих мошенников. Запаситесь терпением… Выжидайте… Вы очень несчастны, сударыня, — добавил Жюв, стараясь говорить как можно мягче. — Жизнь заставляет вас жестоко расплачиваться за легкомысленную неосторожность юных лет… Я всей душой вам сочувствую. Не отчаивайтесь, сударыня; вы не доверяете более ни мужу вашему, ни любовнику, но у вас есть друг, на которого вы можете положиться. Этот друг искренен, он будет беспредельно вам предан… Я прошу оказать мне честь и позволить стать для вас таким другом.

В тот вечер в ресторане «Фазан» было не протолкнуться, публика собралась роскошная, элегантная.

Зимой и весной этот известный ресторан на бульваре Мадлен посещали избранные завсегдатаи, сюда наведывались самые хорошенькие парижанки, принадлежащие к разным общественным слоям, а те, кто сопровождал их, непременно были чем-то знамениты, за ними всегда следовал легкий шепоток — на ушко передавали друг другу их имена, рассказывали приключившиеся с ними истории.

Примерно в половине девятого к столику с табличкой «занято», который весь вечер героически отстаивал метрдотель, подсели двое мужчин.

Оба новых посетителя были уже немолоды: одному могло быть лет сорок, второй давно разменял пятый десяток.

Оба были во фраках, но хорошенькие женщины их не сопровождали, и, наверное, поэтому в празднично освещенный зал они прошли незамеченными.

Казалось, начисто позабыв о существовании внешнего мира, новые посетители погрузились в изучение меню; тем временем сидевшие за соседними столиками принялись их разглядывать, оживленно обсуждая, кто бы это мог быть.

Все вокруг зашушукались, из чего можно было заключить, что по крайней мере один из вновь пришедших многим был знаком.

Завсегдатай ресторана, молодой высокий блондин, неизменно заказывавший спагетти и шампанское по двадцать пять франков за бутылку, знаком подозвал метрдотеля.

Напустив на себя вид полнейшего безразличия, бледный молодой человек как бы между прочим поинтересовался:

— Господин, сидящий за тем столиком, это ведь, если не ошибаюсь, известный хирург?