Пьер Сувестр - Пустой гроб

— Да, — отчетливо произнес Фандор. Тихим, дрожащим голосом журналист добавил. — Это самое заветное мое желание.

Он взял в свою ладонь маленькую, исхудавшую руку невесты, с любовью взглянул на Элен.

Девушка поблагодарила его долгим взглядом.

Заместитель мэра, крайне взволнованный присутствием Президента республики, вытянулся в струнку и торжественно огласил:

— Именем закона объявляю вас, господин Жером Фандор, и вас, мадемуазель Элен, мужем и женой.

Настала очередь священника.

Старый аббат с длинными седыми волосами побледнел от волнения и заговорил тихо и вкрадчиво.

Столь же поспешно, как и заместитель мэра — ведь смерть в любую минуту могла похитить новобрачную у несчастного ее супруга — священник произнес ритуальные фразы:

— Возьмите друг друга за руки, дети мои. Ответьте мне, согласны ли вы соединиться перед богом священными узами брака?

В один голос Элен и Фандор сказали «да».

— Так пусть соединят вас брачные узы Перед богом, как и перед людьми!

Старческой рукой священник торжественно благословил новобрачных. Он осенил их крестным знамением — символом надежды, таившим в себе напоминание о муках, губы его шептали молитву.

— Пусть соединят вас брачные узы, — повторил он.

Волнение присутствующих достигло предела. Послышался голос секретаря суда — тщедушного человечка с хитрым лицом.

— Прошу, господа, поставить подписи в реестре актов гражданского состояния.

Первым вперед шагнул Президент республики.

Пока четверо свидетелей расписывались в реестре, удостоверяющем свершением брака между Жеромом Фандором и умирающей Элен, секретарь сухо разъяснил:

— Я должен предуведомить новобрачных, что брак их будет аннулирован, если по прошествии трех месяцев, считая с этого дня, когда по повелению Президента республики бракосочетание состоялось без предварительного оповещения, таковое не будет опубликовано…

Но угрюмого чиновника никто уже не слушал.

Потрясенный Фандор опустился на колени у постели умирающей. Долгим, нежным поцелуем коснулся он лба Элен.

— Моя жена, вы жена мне, — шептал он с радостью и неизмеримой болью.

Фандор почувствовал, как чья-то рука коснулась его плеча.

— Вставайте же… Скорее… она умирает…

Это врач прервал нежные излияния новобрачных.

Фандор вскрикнул, точно от боли:

— Она умирает!.. О боже!..

— Это обморок, пока только обморок.

Врач засуетился вокруг Элен, и она пришла в себя.

— Любимая, — стонал Фандор, — умоляю, не говорите ни слова, вы должны выздороветь.

Ответа Элен Фандор не расслышал.

В этот момент он случайно взглянул на Жюва; тот неподвижно стоял около реестров и с таким изумлением разглядывал только что внесенную запись, что Фандор затрепетал — произошло что-то немыслимое, невероятное.

— Жюв! Жюв! Что с вами?

Жюв молчал.

Фандор подошел к нему. Пальцем Жюв показал на подписи четырех свидетелей:

— Смотри, Фандор.

Ничего не понимая, Фандор стал разглядывать подписи.

Первой стояла подпись Президента республики, второй — подпись Жюва.

Увидев две другие подписи, Фандор замер от неожиданности.

Под подписью Жюва расписался третий свидетель — свидетель со стороны Элен. Это был старик, таинственно появившийся в палате, а подпись его гласила: граф д’Оберкампф, старший камергер королевы Голландии, крестный отец Элеи де Майенбург, ставшей женой Жерома Фандора.

Под его росчерком стояла четвертая подпись, еще более невероятная: санитар Клод, чье настоящее имя — Фантомас!

Глазами Фандор стал искать странного старика, назвавшего себя крестным отцом Элен, а саму Элен — Элен де Майенбург.

Искал он и санитара Клода, осмелившегося назваться Фантомасом; а, может, это и в самом деле был Фантомас?

Ни того, ни другого в палате не было: высокопоставленный чиновник и гениальный преступник исчезли!

Когда Жером Фандор по указанию Жюва заглянул в реестр и сделал неожиданное открытие — свидетелями Элен оказались злодей Фантомас и граф д’Оберкампф, старший камергер королевы Голландии — он совсем потерял голову.

Что все это означало?

Как посмел Фантомас, если санитар Клод действительно был Фантомасом, подписаться своим настоящим именем? Почему граф д’Оберкампф назвался крестным отцом Элен и утверждал, будто настоящее ее имя — Элен де Майенбург?

Необыкновенные события последних дней до такой степени взволновали и растревожили Фандора, что в голове у него все перепуталось.

Понять что-нибудь он и не пытался.

Так велика была его печаль, что ни о чем другом, кроме болезни Элен, он не мог и помыслить.

— Оставим это, Жюв, — пробормотал он, — какая разница!

Как безумный, он вновь опустился на колени у постели умирающей Элен и стал смотреть на нее — глаза в глаза.

На какой-то миг Жюв заколебался.

Он читал и перечитывал роковую строку; санитар Клод четко вывел подпись — Фантомас!

— Ах, мерзавец! — бурчал себе под нос Жюв. — Даже у постели умирающей дочери он посмел бросить мне вызов, насмеяться надо мной. Что верно, то верно, Фантомас не отступает ни перед чем.

Сомнения раздирали Жюва.

Ему безумно хотелось, не теряя ни секунды, броситься в погоню за Гением преступников, снова вступить в борьбу с коварным злодеем, который, прикинувшись Миньясом, сумел ускользнуть от него в зале суда, а теперь, в облике санитара Клода, опять обвел Жюва вокруг пальца и в очередной раз избежал ареста.

— Негодяй! — воскликнул Жюв.

Он двинулся было к двери, спеша отдать приказания, направить своих подчиненных по следу Фантомаса, но тут заметил Фандора, на коленях стоявшего у постели Элен, увидел, как за спиной журналиста врач выразительно качает головой.

Чего бы только не отдал Жюв, чтобы сию минуту кинуться в погоню за бандитом!

Но он остался…

Нечеловеческим усилием принудил он себя остаться в этой маленькой палате, где едва заметно, но неотвратимо угасала Элем. «Я не могу его оставить, — думал Жюв, глядя на Фандора, представляя, каким безысходным будет его отчаяние, когда неизбежное свершится. Смерть подошла совсем близко, две-три минуты — и все будет кончено».

Священник, только что совершивший обряд бракосочетания, негромко забормотал скорбный, заунывные молитвы, какие читают над покойником.

Позади него, обнажив головы, в глубоком волнении застыли заместитель мэра и Президент республики. Только секретарь суда, дабы скоротать время, как ни в чем не бывало нумеровал страницы, ему и в голову не приходило, что такое безразличие отдавало чем-то постыдным, бросало вызов.

Жюв остался.

Он весь ушел в себя и на какое-то время позабыл о Фандоре.