Морис Левель - Вдова Далила; Ужас

— Вы можете надеяться! — воскликнула вдруг Мария.

И, охваченная страстью, обвила его шею руками. Губы их встретились и слились в поцелуе. В это время за стеклянной дверью раздался крик. Но Мария и Хорфди, поглощенные своим счастьем, не услышали его. Минуту спустя кто-то громко хлопнул наружной дверью. Зиг убежал.

Очутившись на улице, он не знал, что предпринять. Вернувшись на Кейбельштрассе, в свою скромную каморку, он бросился на постель и спрятал лицо в подушку.

Давно обещанный разбор дела о преступлении на Французской улице начался в конце января. В восемь часов утра явились первые зрители, среди которых было много элегантных дам. Предъявив свои входные билеты и войдя в залу заседаний, они уселись на стульях за скамьей для свидетелей. Остальная публика разместилась в специально отведенном месте.

Зал был полон, в воздухе витало волнение. На столе у судьи лежали вещественные доказательства: длинный нож и красная записная книжка, раскрытая на той странице, где ван ден Кольб написал свои последние слова.

Ровно в десять начался суд.

Среди народа распространился слух, что на атлете будут кандалы и смирительная рубашка, но оказалось, что это неправда. Председатель нашел излишними подобные меры предосторожности. Двое жандармов конвоировали обвиняемого в зал и встали по обеим сторонам от него. Пауль не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило вокруг: он был очень удручен и старался не смотреть на публику.

Казалось, зрителей охватило разочарование: все рассчитывали на бурные сцены.

— Подсудимый, встаньте, — начал заседание председатель.

Атлет Пауль не шевельнулся.

— Жандармы, — сказал председатель, — помогите подсудимому встать.

Те подхватили атлета под руки и заставили его встать. Он удивленно посмотрел на них, но ничего не сказал. Догадавшись, наконец, чего от него требуют, он повернулся к присяжным заседателям.

— Назовите свое имя и фамилию, — потребовал председатель.

— Пауль Вильгельм, — произнес подсудимый.

— Сколько вам лет?

— Тридцать два года.

— Вы родились в Берлине?

— Нет, близ Штеттина.

— Когда вас арестовали последний раз, вы жили на Мулакштрассе?

— Да.

— Теперь вам зачитают, в чем именно вас обвиняют.

Подсудимый тяжело опустился на скамью, откинул голову назад и прикрыл глаза.

Обвинительный акт был прочтен, стали вызывать свидетелей.

Услышав имя Лины Кольвейт, атлет открыл глаза и заметно побледнел, но остался неподвижен. Свидетели заходили в зал в том порядке, в котором их вызывали. Председатель хотел продолжить допрос подсудимого и снова велел ему встать.

— К чему это? — спросил атлет.

— Чтобы отвечать на вопросы, которые я буду вам задавать.

— Это лишнее, — заметил Пауль, — я не хочу и не буду ничего говорить.

Легкое беспокойство охватило публику, но оно сразу же улеглось после нескольких слов председателя.

— Подсудимый, — продолжал тот спокойным тоном, — своим молчанием вы только повредите себе в глазах присяжных.

— Но ведь я же сознался в преступлении, что вам еще надо?

— Мы хотим услышать от вас, а не от свидетелей, как все произошло. Повторяю, вы только вредите себе своим упрямством.

— Мне ничего от вас не надо, — не повышая голоса, сказал атлет. — Скорее отведите меня на эшафот — это все, о чем я вас прошу.

Назначенный судом защитник Пауля наклонился к своему подопечному и постарался его образумить, но, к сожалению, ему это не удалось. Председатель, с нетерпением ожидавший конца этих переговоров, решил перейти к допросу свидетелей.

Первой вызвали вдову Карла ван ден Кольба.

Публика прониклась участием к этой свидетельнице. Мария рассказала о том, как вернулась в Берлин и что увидела в своей квартире. Вопреки ожиданиям, женщина ответила еще на несколько вопросов, не теряя самообладания.

По окончании допроса вдова осведомилась, нужно ли ей присутствовать в зале до конца заседания. Посовещавшись с присяжными и защитником подсудимого, председатель позволил Марии удалиться.

Вторым свидетелем был швейцар Декерт. Его показания полностью совпадали с тем, что он говорил прежде. Защитник подсудимого попросил присяжных обратить внимание на то, что, согласно уверениям свидетеля, 19-го августа никто не входил в квартиру убитого.

— Такой человек, как атлет Пауль, — прибавил адвокат, — не мог пройти незамеченным. Его исполинская фигура непременно бросилась бы в глаза, а швейцар, как он утверждает, ни на минуту не отлучался со своего поста.

Атлет Пауль, до сих пор хранивший молчание, нетерпеливо воскликнул:

— Все это чушь, ведь я уже сказал вам, что я это сделал. Заканчивайте скорее!

Председатель одернул его:

— Подсудимый, так как вы отказываетесь отвечать на вопросы, то прошу вас не делать никаких замечаний.

Адвокат постарался объяснить Паулю, что правосудию недостаточно его признания — нужны еще факты, подтверждающие его слова. Он закончил свою речь так:

— Если преступник придет с повинной, суд и тогда возьмет на себя его защиту.

Красноречие адвоката, по-видимому, мало подействовало на атлета: он только пожал плечами. За этими свидетелями явилось еще несколько человек из дома 117 на Французской улице. Все они единогласно показали, что в ночь убийства не слышали ничего особенного.

Швейцар дома на Краузенштрассе, где прежде жила Лина, заявил, что в середине августа видел ее в обществе господина, с которым она прощалась у дверей дома. Но, согласно описанию швейцара, человек этот был маленького или среднего роста, а все, кто знал ван ден Кольба, утверждали, что маленьким его никак нельзя было назвать.

Наконец настала очередь Лины. Как и следовало ожидать, она надела самое роскошное платье. Едва назвали ее имя, она, ничуть не смутившись, выступила вперед и стала кокетливо улыбаться всем вокруг.

Подсудимый сидел без движения, прикрыв глаза, и даже не повернул головы в ее сторону. Можно было подумать, что эта свидетельница ему также безразлична, как и все остальные. Но внимательный наблюдатель, умеющий читать по лицам, испугался бы того, что увидел: лоб атлета нахмурился, губы задрожали, а руки сжались в кулаки.

— Вы знаете подсудимого? — спросил председатель Лину.

— О, да, даже слишком хорошо, — сказала она.

— Пожалуйста, избавьте нас от комментариев, — строго заметил председатель. — И постарайтесь вести себя немного посерьезнее. Не забывайте, что вы находитесь в зале суда и что сами уже однажды были осуждены. Теперь расскажите все, что вам известно о том несчастном, которого вы очаровали.

Зоннен-Лина, поворачиваясь то к присяжным, то к Паулю, то к публике, повторила все то, о чем прежде рассказывала Зигу. Ее дерзкие слова, циничные выражения, бессердечность по отношению к осужденному мужу вызвали ропот среди публики, так что председатель даже был вынужден призвать присутствующих соблюдать тишину.