Росс Макдональд - Так они погибают

Дом находился в Санта-Монике, на перекрестке улиц между бульварами, на расстоянии слышимости звука от береговой автострады и ружейного выстрела — от моря. Улица была когда-то престижной, люди гордились, что поселились тут, но за последние несколько лет она утратила и престиж, и основания для гордости. В этих домах было слишком много этажей и мало окон, окраска их желала лучшего. Легко можно было догадаться об их происхождении. Это были односемейные коттеджи, позже переделанные под квартиры и меблированные комнаты или превращенные в пансионаты и мотели для туристов. Даже пальмы, которые выстроились вдоль улицы, выглядели так, как будто они знавали лучшие дни и теперь начинали терять свою растительность.

Я запарковался перед домом, номер которого мне дали, и наклонился, оставаясь на сиденье, чтобы разглядеть его. Табличка с цифрой «1348» поржавела, висела косо на круглом столбе террасы. Вывеска, расположенная повыше и напечатанная черными буквами по белому фону, предлагала «КОМНАТЫ ДЛЯ ТУРИСТОВ». На веранде, которая тянулась во всю ширину дома, стояло несколько плетеных кресел и поблекший зеленый диван-качалка. Веранда второго этажа, где тоже виднелись плетеные кресла, была окружена деревянными перилами, которые казались ненадежными. По углам третьего этажа возвышались готического типа башенки и бутафорские бойницы, которые нынче выглядели довольно нелепо. Скатывающиеся в рулоны соломенные занавеси были опущены донизу на окнах всех трех этажей. Окна походили на заспанные глаза.

Дом выглядел так, будто в нем не было денег теперь и никогда не будет позже. Но я все равно вошел в него, потому что мне понравился женский голос, говоривший по телефону.

Когда я постучал, хозяйка торопливо открыла дверь. Это была высокая женщина около шестидесяти, с беспокойными рассеянными темными глазами на озабоченном удлиненном лице, в черном креповом платье на полном, затянутом в корсет, туловище. Отливающие сталью седые волосы ее были уложены набегающей волной и попахивали щипцами для завивки, нос, щеки и подбородок покрыты густым слоем пудры. Свет проникал через фиолетовое стекло над дверью и придавал ее фигуре синевато-багровый оттенок.

Частный детектив — нерядовое событие в ее жизни.

Голос женщины, лучшее, что у нее было, звучал мягко, четко и на низких тонах:

— Я — миссис Самуэль Лоуренс. А вы, конечно, мистер Арчер? Добрались сюда моментально…

— От девяти до десяти движение не очень интенсивное.

— Заходите, мистер Арчер. Разрешите мне угостить вас чашкой чая. Я как раз завтракаю. Поскольку все делаю по дому сама, то должна время от времени подкрепиться и что-либо пожевать.

Я вошел в дом, и дверь из железной сетки медленно за мной захлопнулась. В холле было тихо и прохладно, пахло натертым паркетом. Отполированные дощечки блестели, как драгоценности. Покрытая ковром лесенка поднималась высоко к затененному потолку. Около лестницы расположилась старинная, с полированными бронзовыми крючками, дубовая вешалка для шляп. Контраст между современными ритмами улицы и этой благостной стариной породил во мне странное чувство: будто я отошел куда-то назад во времени или вообще провалился сквозь него.

Миссис Лоуренс провела меня к открытой двери в конце дома.

— Здесь — моя личная маленькая гостиная, милости прошу. Парадную гостиную я предназначаю для гостей, хотя, должна признаться, в последнее время они не очень-то ею пользуются. Конечно, уже не сезон. Сейчас у меня живут только трое моих постоянных жильцов, да еще очень приятная молодая пара из Орегона, которая совершает свадебное путешествие. — Она вздохнула. — О, если бы только Гэлли вышла замуж за такого мужчину… Садитесь, мистер Арчер.

Гостиная была небольшая, заставленная маленькими кофейными столиками, стульями, пуфиками и книжными шкафами, как магазин подержанной мебели. Полочки вдоль стен уставлены безделушками, ракушками и фотографиями в рамках, вазами, увешаны кружевными салфетками. Казалось, что придя в этот мир, женщина принесла с собой массу вещей. Ощущение, что я попал в прошлое, настолько усилилось, что это становилось уже не очень приятным. Мне предложили полукресло. Я взял его за спинку и выдвинул на середину комнаты.

— Гэлли, — произнес я. — Это ваша дочь?

Вопрос прозвучал как обвинение, лишив ее обаяния. Ей совсем не понравилось, что нужно вернуться к жестокой реальности. Миссис Лоуренс нахмурилась и покраснела.

— Да. Моя дочь Галатея. Именно поэтому я вам и позвонила. — Она выдержала паузу с потемневшим от недоумения и стыда взором, затем предложила: — Разрешите мне налить вам немного чаю, перед тем как мы приступим к делу. Я его только что заварила.

Кожа на ее руках потрескалась, была усеяна «крошкой» от черновой работы. Миссис Лоуренс сервировала стол. Я сказал ей, что пью чай безо всего. Чай был темный и прозрачный и по вкусу тоже напомнил мне прошлое. Он навеял мне почему-то воспоминание о бабушке, одетой на похоронах в хрустящий черный шелк, и я выглянул в окно, чтобы развеять наваждение. С места, где я сидел, можно было видеть пирс Санта-Моники, а дальше — океан и небо, как две полукруглые половинки пасхального яйца.

— Какой хороший вид открывается отсюда.

Она улыбнулась, держа в руке чашку с чаем.

— Да. Я купила этот дом когда-то именно из-за вида. Хотя вряд ли теперь можно говорить об этой покупке как о приобретении. Ведь дом заложен, — она глубоко вздохнула.

Я выпил чай и поставил топкую белую чашечку на белое блюдечко.

— Итак, миссис Лоуренс. Я слушаю вас. Что случилось с вашей дочерью?

— Не знаю, — ответила она. — Это и волнует меня так сильно. Два месяца назад она просто исчезла.

— Отсюда?

— Нет, не отсюда. В последние годы Гэлли не жила в это доме, хотя, по крайней мере, раз в месяц приезжала проведать меня. Она работала в Пасифик Пойнт, медицинской сестрой в тамошней больнице. Я всегда рассчитывала на что-то лучшее для своей Гэлли. Мой муж, доктор Лоуренс, был превосходным врачом, и к тому же весьма уважаемым, но она захотела стать медсестрой и казалась удовлетворенной своей работой.

Она опять отклонялась от темы.

— Когда она исчезла?

— В декабре прошлого года, за несколько дней до Рождества. — А теперь наступила середина марта, значит — прошло три месяца. — Гэлли всегда приезжала домой на Рождество. Мы обязательно наряжали елку. Впервые я встретила одна прошлое Рождество. Даже поздравительная открытка опоздала на день. — И ее грустные глаза затуманились от чувства жалости к себе.

— Если вы получили от нее весточку, это нельзя назвать исчезновением. Можно мне взглянуть на открытку?