Уилки Коллинз - Закон и жена

Я с равнодушием посмотрела на все вещи, находившиеся у четвертой стены, мною еще не осмотренной. Без малейшего любопытства окинула глазами маленькие изящные безделушки на столах и на камине, которые при других обстоятельствах возбудили бы во мне немалые подозрения. Даже акварельные рисунки не заинтересовали меня при настоящем расположении духа. Я только подумала, что это, может быть, портреты мимолетных богинь чувственного майора, и больше не обращала на них внимания. В этой комнате интересовал только книжный шкаф, а в этом я была теперь убеждена. Я встала и взяла лестницу, твердо решив начать свои поиски с верхней полки.

Направляясь к лестнице, я прошла мимо стола, на котором майор Фиц-Дэвид оставил к моим услугам свои ключи.

Самый маленький из двух ключей напомнил мне о шкафчиках под книжными полками. Странно, что я совсем забыла о них. Смутное недоверие, безотчетное подозрение возникло в моей душе при виде запертых дверок. Я оставила лестницу на ее прежнем месте и принялась изучать шкафчики.

Их было три. Когда я открыла первый, пение наверху смолкло. В продолжение нескольких минут в наступившей тишине было что-то тяжелое, подавляющее. Вероятно, мои нервы были до предела напряжены. Первый шум, раздававшийся в доме, — а это был скрип мужских сапог на лестнице, — заставил меня вздрогнуть. Мужчина, спускавшийся с лестницы, был, без сомнения, учитель пения, окончивший свой урок. Я слышала, как дверь захлопнулась за ним, и при этом столь обыкновенном звуке я содрогнулась, точно услышав что-то ужасное. Наступила снова тишина. Я несколько успокоилась и начала осмотр с первого шкафчика.

В нем было два отделения. В верхнем не было ничего, кроме ящиков с сигарами, аккуратно расставленных рядами; второе было занято коллекцией раковин, валявшихся в беспорядке. Майор, как видно, гораздо больше дорожил своими сигарами, чем раковинами. Я старательно осмотрела это отделение, полагая, что здесь может встретиться что-нибудь для меня интересное, но в нем не оказалось ничего, кроме раковин.

Когда я открыла второй шкафчик, то мне показалось, что стемнело.

Я посмотрела в окно. До вечера еще было далеко, но потемнело от туч, заволакивающих небо. Крупные капли дождя стучали в окно, и осенний ветер свистел во дворе. Я поправила огонь в камине, прежде чем снова принялась за дело. Мои нервы совсем расходились, я вся дрожала, когда возвратилась к шкафчику. Мои руки тряслись, я не понимала, что со мной творится.

Во втором шкафчике, в верхнем отделении, я увидела прелестные камеи, еще не отделанные, разложенные на подносах, обложенных ватой. В одном углу из-под них выглядывали небольшие рукописи, вероятно каталог камей, и больше ничего!

Открыв нижнее отделение, я нашла в нем более драгоценные редкости: разные изделия из слоновой кости и образцы редких китайских шелков. Меня начинали утомлять все сокровища майора. Чем дольше я искала, тем дальше, казалось, отдалялась от предмета моих стремлений. Затворив дверку второго шкафчика, я остановилась в недоумении, открывать ли мне третий и продолжать ли в нем поиски.

После краткого размышления я решила, что, раз начав осмотр нижних шкафчиков, следовало уж и окончить его. Итак, я отворила последний.

На верхней полке представилась мне в одиноком величии большая книга в роскошном переплете. По своему формату она не имела ничего общего с современными книгами. Переплет ее был голубой, бархатный, с серебряными застежками великолепного фасона и с таким же замком, чтобы защитить ее от любопытных взоров. Когда я взяла ее в руки, то увидела, что замок был не заперт.

Имела ли я право воспользоваться этим обстоятельством и открыть книгу? Я впоследствии несколько раз обращалась с этим вопросом к своим друзьям мужского и женского пола. Женщины все оправдывали мой поступок ввиду важных интересов и находили совершенно естественным, что я внимательно рассматривала каждую книгу в доме майора Фиц-Дэвида. Мужчины, напротив того, заявляли, что я не должна была открывать книгу в голубом бархатном переплете и, чтобы избавить себя от искушения посмотреть в нее, должна была запереть шкафчик. Я думаю, что мужчины были правы.

Но как женщина я без малейшего колебания открыла книгу.

Листы ее из тончайшей веленевой бумаги были изящно разрисованы по краям. Что же содержали в себе эти роскошно разукрашенные страницы? К величайшему моему изумлению и разочарованию, посредине каждой страницы был прикреплен локон волос с надписями, которые свидетельствовали, что это были залоги любви разных леди, к которым сердце майора в разные периоды его жизни пылало страстью. Надписи эти были сделаны на разных языках; все они клонились к тому, чтобы напомнить майору о разрыве его с разными предметами его любви. На первой странице был локон белокурых волос со следующими словами: «Моя обожаемая Магдалена. Образец постоянства. Увы, июля 22, 1839!» На следующей странице под локоном каштановых волос французская надпись гласила: «Клеманс, божество души моей. Всегда верна. Увы, 2 апреля 1840». Под следующим рыжим локоном латинские сетования и примечание, что эта госпожа происходила от древних римлян, почему майор и употребил латинский язык для выражения своих чувств. Затем следовало много других локонов и много надписей, на которые мне уже надоедало смотреть. Я с досадой положила книгу в ящик, но после краткого размышления опять взяла ее. До сих пор я очень внимательно осматривала каждую попадавшуюся мне вещь, приятно это было или нет, и ввиду важности собственных интересов я должна была продолжать так же, как начала.

Перевернув все листы и дойдя до пустых белых страниц, я окончила осмотр книги и для большей предосторожности, чтобы убедиться, что никакой клочок бумаги не ускользнул от моего внимания, я встряхнула книгу.

В эту минуту я была вознаграждена за свое долгое терпение: из книги выпала фотографическая карточка, приведшая меня в сильное волнение. На ней были запечатлены два человека.

В одном из них я узнала своего мужа, другое лицо было женское.

Лицо это было мне совершенно незнакомо, молодое. Женщина сидела в кресле, а мой муж стоял позади, нагнувшись к ней и держа ее за руку. Лицо ее было некрасиво, с резкими чертами, в которых выражались сильные страсти и твердая сила воли. Хотя она была некрасива, однако во мне зашевелилось чувство ревности при виде фамильярного обращения с ней моего мужа. Представленная фотографом пара выражала короткость отношений. Юстас во время своего ухаживания за мной рассказывал, что до встречи со мной он не один раз воображал себя влюбленным. Неужели эта безобразная женщина была некогда предметом его обожания? Неужели она была настолько близка с ним, настолько дорога ему, что он захотел сняться с ней на одном портрете, держась за руки? Я долго, не спуская глаз, смотрела на эту карточку, пока наконец не кончилось мое терпение. Женщины — странные создания, иногда для самих себя остаются они тайной. Я бросила карточку в угол шкафчика. Я была раздражена против своего мужа, я ненавидела — да! ненавидела эту женщину, которая держала его руку в своей, эту неизвестную мне женщину с суровым, упрямым лицом.