Артур Дойль - Усадьба «Под буками»

— Да, конечно, жалованье хорошее, даже слишком хорошее. Вот это-то и тревожит меня. Отчего они дают вам 120 ф., когда любая пойдет за 40? Наверно, есть какая-нибудь основательная причина.

— Я думала, что надо вам рассказать все, чтобы вы поняли, если понадобится потом ваша помощь. Я буду чувствовать себя сильнее, зная, что вы стоите за моей спиной.

— Можете быть спокойны в этом отношении. Дело обещает быть одним из самых интересных за последние месяцы. Тут встречаются совершенно новые черты. Если вы будете в недоумении или опасности…

— Опасности! Какого рода опасности?

Холмс серьезно покачал головой.

— Опасности не будет, если мы сумеем определить, в чем она состоит, — сказал он. — Дайте мне телеграмму, и я приеду к вам во всякое время дня или ночи.

— Этого достаточно, — проговорила она, вставая. Всякое выражение тревоги исчезло с ее лица. — Теперь я совершенно спокойно уеду в Гемпшир. Сейчас же напишу м-ру Рюкэстлю, принесу в жертву мои бедные волосы, а завтра отправлюсь в Винчестер.

Она в кратких словах поблагодарила Холмса, простилась с нами обоими и поспешно вышла из комнаты.

— Ну, эта барышня сумеет постоять за себя, — проговорил я, прислушиваясь к ее быстрым, решительным шагам.

— И отлично, так как, я думаю, ей скоро придется позвать нас, — серьезно сказал Холмс.

Вскоре предсказание моего приятеля оправдалось. В продолжение двух недель я часто думал о мисс Гёнтер. Необыкновенно большое жалованье, странные условия, легкие обязанности, — все было ненормально, все указывало на нечто особенное. Я не мог решить, что это причуда или преступный замысел, не мог решить, что за человек, пригласивший мисс Гёнтер — филантроп или негодяй. Я заметил, что Холмс часто сидел, нахмурив брови, весь погруженный в раздумье, но когда я заговорил о мисс Гёнтер, он только махал рукой.

— Данных, данных! — кричал он. — Без глины не сделать кирпичей, — и заканчивал словами, что не желал бы своей сестре подобного места.

Наконец, поздней ночью, мы получили телеграмму. Я только что собирался уйти спать, а Холмс принялся за свои химические опыты. Я часто оставлял его вечером среди реторт и пробирок и находил его утром в том же положении. Он вскрыл желтый конверт, пробежал телеграмму глазами и бросил ее мне.

— Посмотрите в путеводителе, как идут поезда, — проговорил он, возвращаясь к своим химическим опытам.

Телеграмма была короткая и ясная.

«Пожалуйста, будьте завтра в полдень в гостинице «Черный Лебедь», в Винчестере. Приезжайте. Я ничего не понимаю.

— Поедете со мной? — спросил Холмс, подымая глаза.

— Очень бы хотелось.

— Так посмотрите расписание.

— Есть поезд в половине десятого. В Винчестер приходит в 12 ч. 30 м., - сказал я, просмотрев расписание.

— Отлично. Пожалуй, лучше отложить анализ ацетонов, так как завтра нужно быть вполне свежим.

На следующий день в одиннадцать часов мы подъехали к древней английской столице. Все время пока мы ехали, Холмс рылся в газетах, но после того как мы въехали в Гэмпшир, он отбросил их и стал восхищаться окружавшим нас видом. Стоял идеальный весенний день, По светло-голубому небу с востока на запад неслись легкие белые облачка. Солнце ярко светило, но в воздухе чувствовалась живительная свежесть, вливавшая энергию в душу человека, Повсюду среди свежей зеленой листвы мелькали красные и серые крыши ферм.

— Ну, разве это не прекрасно?! — вскрикнул я с энтузиазмом человека, только что покинувшего туманы улицы Бэкер.

Холмс покачал головой с серьезным видом.

— Знаете, Ватсон, на людях, подобных мне, лежит проклятие: на все смотришь с точки зрение своей специальности, — сказал он. — Вот вы смотрите на эти разбросанные домики и восхищаетесь их красотой. Смотрю я — и единственно, что приходит мне на мысль: как уединенно они стоят и как легко тут совершить преступление.

— Господи! — вскрикнул я. — Ну, кому придет в голову мысль о преступлении, когда смотришь на эти милые, старые жилища?

— Они всегда наполняют мою душу ужасом. Я глубоко верю, Ватсон, на основании опыта, что самые глухие и скверные улицы Лондона не хранят в себе столько ужасных воспоминаний о грехе, сколько улыбающиеся, красивые деревни

— Вы пугаете меня.

— Но ведь это же вполне ясно. В городе общественное мнение может играть роль закона. В самой жалкой улице крик истязуемого ребенка или звук побоев, наносимых каким-нибудь пьяницей, вызывает сострадание или негодование соседей, да и все органы правосудие под рукой, так что всегда можно принести жалобу, и наказание следует за преступлением. Но взгляните на эти маленькие уединенные домики, наполненные, в большинстве случаев, бедными невежественными людьми, не имеющими ни малейшего понятие о законе, подумайте о дьявольски жестоких, ужасных вещах, которые могут совершаться здесь из года в год, и никто не будет ничего знать. Если бы барышня, которая обращается к нам за помощью, жила в Винчестере, я нисколько бы не боялся за нее. Опасность в том, что она живет в пяти милях от города. Однако, ясно, что ничто лично ей не грозит.

— Если она приезжает в Винчестер, чтобы повидаться с нами, то, значит, может и вообще уехать оттуда.

— Очевидно. Она свободна.

— Так в чем же дело? Как объясняете вы это?

— Я придумал семь объяснений известных нам фактов. Которое из них верное — узнаем из новых сведений, которые, без сомнения, ожидают нас. Вот и колокольня собора. Скоро мы услышим, что расскажет нам мисс Гёнтер.

«Черный Лебедь» — известная гостиница на Гайстрите, вблизи станции. Мисс Гёнтер ожидала нас там. Завтрак был приготовлен в отдельной комнате.

— Я так рада, что вы приехали, — сказала она серьезным тоном. — Это чрезвычайно мило со стороны обоих вас. Я, право, не знаю, что мне делать. Ваши советы будут иметь громадное значение.

— Расскажите, пожалуйста, что случилось с вами.

— Непременно. Но мне нужно поторопиться, так как я обещала м-ру Рюкэстлю, что вернусь к трем часам. Я получила от него позволение отправиться в город, хотя он и не подозревает зачем.

— Ну-с, говорите все по порядку, — сказал Холмс, вытягивая к камину свои длинные ноги и приготовившись слушать.

— Во-первых, не могу, по справедливости, сказать, чтобы м-р или м-с Рюкэстль дурно обращались со мной. Но я не понимаю их, и многое тревожит меня.

— Чего вы не понимаете?

— Их поведения. Но я расскажу вам все. Когда я приехала, м-р Рюкэстль встретил меня на станции и отвез меня в экипаже в «Под буками». Местность, как он говорил, действительно красивая, но сам дом некрасив. Это — большое, четырехугольное, квадратное здание, выкрашенное в белую краску, на которой видны пятна от сырости и дурной погоды. Вокруг дома разведен сад; с трех сторон он окружен лесами, с четвертой идет поле, которое спускается к Соутгэмптонской большой дороге, извивающейся ярдах в ста от подъезда. Поле принадлежит м-ру Рюкэстлю, а леса — лорду Соутертону. Группа буков перед домом дала название усадьбе.