Артур Дойль - Пестрая банда

Но в прошлом столетии, четыре наследника, один за другим, начали расточать и проигрывать в карты громадное состояние, пока не осталось ничего, кроме нескольких акров земли да старого дома, который выстроен двести лет назад и обременен долгами. В этом старом замке покойный эсквайр влачил свое существование, как нищий-аристократ. Но его единственный сын, мой теперешний отчим, решил устроить свою жизнь иначе. При помощи дальнего родственника он поступил в университет, добился докторского диплома и уехал в Калькутту, где, благодаря своему искусству и настойчивости, имел большую практику. Но однажды в припадке злобы он убил своего дворецкого туземца за какой-то проступок, и едва не попал на виселицу. Ему пришлось несколько лет просидеть в тюрьме, по выходе из которой он возвратился в Англию мрачным и разочарованным.

Будучи в Индии, доктор Ройлотт женился на моей матери, м-с Стонэр, молодой вдове артиллерийского генерал-майора Стонэра. Я и сестра Юлия родились близнецами, и во время вторичного замужества матери нам было всего два года. Матушка имела хорошее состояние, приносившее 1,000 фунтов дохода. Это состояние она завещала мужу, с тем, чтоб мы жили при нем, а в случае нашего замужества он обязан был выплачивать нам ежегодно известную сумму.

Вскоре после нашего возвращения в Англию матушка скончалась: она была убита при крушении поезда. В то время доктор Ройлотт уже отказался от всяких надежд иметь практику в Лондоне и переселился с нами на житье в старый наследственный дом в Сток-Морене. Деньги, оставленные матерью, вполне обеспечивали нашу жизнь, и будущее казалось нам безоблачным.

Но в это время с нашим отчимом произошла страшная перемена. Вместо того, чтобы познакомиться и подружиться с соседями, которые были рады видеть Ройлотта опять в его старом гнезде, он заперся в своей комнате, откуда выходил лишь за тем, чтобы ссориться со всеми и бранить каждого, кто встречался ему на дороге. Эти приступы бешенства, доходившие у него до безумия, были наследственной болезнью Ройлоттов и у моего отчима выразились в особенно резкой форме, чему причиной, как я думаю, было его продолжительное пребывание под тропиками. Происходило множество неприятных столкновений, на сцену являлась даже полиция и, наконец, отчим сделался грозой для всего населения.

При виде его люди обращались в бегство, потому что он человек громадной силы и в минуты гнева не может владеть собой.

На прошлой неделе он чуть не утопил деревенского кузнеца, и, только собрав свои последние гроши, я могла кое-как затушить это дело. У него нет никаких друзей, кроме кочующих цыган, которым он позволяет разбивать табор на своей наследственной земле. В виде награды за это он пользуется их гостеприимством и часто проводит целые недели в их палатках. Кроме того он питает страсть к различным животным, которых выписывает из Индии, и в настоящее время у него есть два павиана, которые на свободе разгуливают по его владениям и наводят почти такой же страх на соседей, как и сам доктор Ройлотт.

Из того, что я рассказала, вы легко можете заключить, что мы с бедной сестрой Юлией видели мало радостей в своей жизни. Слуги не хотели у нас жить, и долгое время нам самим приходилось исполнять черную работу. Моей сестре было всего тридцать лет, когда она умерла, но ее волосы уже поседели от горя, как и у меня.

— Так ваша сестра умерла?

— Она умерла два года назад, и по поводу ее смерти я и желаю, главным образом, поговорить с вами. Вы понимаете, конечно, что, ведя жизнь, подобную нашей, мы никогда не бывали в обществе и не имели знакомых. У нас есть тетка, сестра покойной матушки, престарелая девица, мисс Гонория Уэстфиль. У этой тетушки, живущей близ Гарроу, нам позволялось иногда гостить по нескольку дней. Два года назад Юлия поехала на Рождество к тетушке. Там она познакомилась с флотским майором и обручилась с ним. Отчим узнал об этом, когда сестра возвратилась домой, и ничего не возразил. Но за две недели до свадьбы произошел ужасный случай, который унес в могилу мою единственную сестру.

Шерлок Гольмс, все время лежавший в кресле, откинув голову на подушку и закрыв глаза, теперь полураскрыл их и бросил взгляд на свою клиентку.

— Постарайтесь как можно точнее передать все подробности, — проговорил он.

— Это будет не трудно для меня, потому что каждая минута того ужасного времени оставила неизгладимый след в моей памяти.

Дом наш, как я уже говорила, очень стар, и только одно крыло здания годится для житья. Спальни этого крыла помещаются в нижнем этаже, а гостиные — в верхнем. Спальни расположены рядом. Первая принадлежит отчиму, вторая сестре Юлии и третья мне. Они не имеют сообщения между собою, но все отворяются в один и тот же корридор. Достаточно ли ясно я описываю расположение комнат?

— Совершенно ясно.

— Окна трех спален выходят на лужайку. В ту роковую ночь доктор Ройлотт рано удалился в свою комнату, хотя мы знали, что он не тотчас лег в постель, потому что еще долго после того сестру беспокоил запах крепких индийских сигар, которые обыкновенно всегда курил отчим. Запах был так невыносим, что сестра ушла из своей комнаты в мою и сидела у меня, болтая о своей приближающейся свадьбе. В одиннадцать часов она собралась уходить, но в дверях остановилась и неожиданно спросила:

— Скажите мне, Елена, вам никогда не случается слышать свист в полночь?

— Никогда, — отвечала я.

— Ведь нельзя же предположить, что вы имеете привычку свистать во сне?

— Конечно, нет. Но почему вы об этом спрашиваете?

— Уже несколько ночей сряду, часа в три, я всегда слышу тихий, но явственный свист. Сон у меня чуткий, и я каждый раз просыпаюсь от этого звука. Не могу определить с точностью, откуда раздается: может быть, из соседней комнаты, а может быть, и с лужайки. Мне хотелось знать, не слыхали ли и вы этого свиста.

— Нет, не слыхала. Может быть, это несносные цыгане потревожили вас.

— Может быть. Но, однако же, если свист доносился с лужайки, я не понимаю, отчего вы его не слыхали также.

— О, я сплю гораздо крепче вас.

— Впрочем, в этом нет ничего особенно важного, — закончила сестра с улыбкой и вышла из комнаты, а через секунду я услышала, как в ее дверях со звоном щелкнул замок.

— Одну минуту! — прервал Гольмс. — У вас было обыкновение всегда замыкать двери на ночь?

— Всегда.

— Почему?

— Я, кажется, уже упоминала вам, что доктор держал при себе двух павианов. Мы боялись спать, если дверь не была замкнута.

— Совершенно верно. Будьте добры, продолжайте ваш рассказ.

НЕ МОГЛА уснуть в ту ночь. Предчувствие чего-то ужасного тяготило меня. Мы с сестрой, как я уже говорила, были близнецами, а ведь известно, что у близнецов родство душ бывает необычайно сильно. Ночь была ненастная, бурная. Завывал ветер, дождь шумел и барабанил по стеклам. Вдруг посреди этого шума и бури раздался ужасный раздирающий женский вопль. Я узнала голос сестры. Вскочив с постели, я накинула шаль и бросилась в корридор. Отворив дверь, я услышала чей-то тихий свист, такой, как описывала сестра, и вслед затем звенящий звук, как бы от падения металлического предмета. Я побежала по корридору. Дверь в комнату сестры распахнулась в это время и медленно покачивалась на петлях. Я заглянула в комнату, полумертвая от ужаса, не зная какое зрелище встретят мои глаза; при свете лампы, горевшей в корридоре, я увидела на пороге комнаты сестру. Ее лицо было бледно как смерть, руки с мольбой протянуты вперед, и вся она трепетала и шаталась, готовая упасть без чувств. Я бросилась к ней и обхватила ее руками, но в этот миг ее колена подогнулись, и она упала на пол. Она корчилась как бы от ужасной боли, ее члены сводила судорога. Сначала я думала, что она не узнает меня, но когда я наклонилась к ней, у нее вырвался раздирающий вопль, которого я никогда не забуду:

Читать дальше